разве легко сказать такое девушке, которую решил взять в жены? Особых сходств нет, так что лучше уж ответить «вовсе нет» и хотя бы запомнить ее имя, чтобы не принимать ее за другую.
11
Вторжение
– Не понимаю, чего ты так упрямишься. – Чтобы поравняться с Сан, ехавшей впереди, Ван Чон пришпорил своего коня. Но стоило ему приблизиться, она свернула в сторону. И хотя такое происходило не в первый раз, он тоже свернул и устремился за ней. – Страна в руинах из-за вторжения[43], враги пересекли границу и уже захватили часть крепостей. Вся знать бежала из Кэгёна на остров Канхвадо, и лишь ты остаешься в Покчжончжане. Небом молю, давай тоже уедем.
– А я не понимаю, чего упрямишься ты, Сохын-ху. – Устав убегать от разговора, она в раздражении посмотрела на Ван Чона. – Я не оставлю людей в Покчжончжане, и укрываться от опасности одна не стану. Я не раз говорила тебе об этом.
– Стоит ли оставаться ради кучки ничего не значащих ноби и земледельцев-арендаторов? Пока не скажешь, почему на самом деле не уезжаешь, я тебя в покое не оставлю.
– Других причин нет. Без своих друзей я не поеду!
Глядя на Ван Чона, слывшего первым красавцем в Кэгёне, Сан едва могла сдерживать растущее в ней недовольство. Они с Лином были одной крови, потому, конечно, походили друг на друга. И когда на лице Ван Чона, напоминавшем его брата, отразилось пренебрежение к ее словам, девушка нахмурилась. Никогда лицо Лина не принимало столь легкомысленное выражение. А несерьезный Ван Чон, чье лицо совершенно не демонстрировало необузданной решимости Лина, выглядел настоящей бестолочью. Не похожи они – ни капли, ни капельки. Сан отвела взгляд.
– Друзей, говоришь? Разве ж могут дружить ноби и члены королевской семьи? Хочешь меня прогнать – найди оправдание поправдоподобнее! – В приступе гнева он грубо схватил ее за запястье и заставил взглянуть на него. – Я здесь, чтобы защитить тебя. И если я сумею это сделать, что будет со мной – неважно!
– Мне тоже неважно, что будет с тобой. Но если бунтовщики прибудут сюда и ты погибнешь, я, как хозяйка этих мест, буду ответственна за твою смерть. Поэтому, прошу, возвращайся на Канхвадо. Здесь тебя никто не сможет защитить!
– А как же ты?
– Себя я и сама защитить смогу. Я не прячусь за стражей в страхе, как все остальные.
Ван Чон взглянул ей в глаза – мерцающие, будто у кошки, – но вскоре опустил к земле: слишком трудно ему было. Она открыто оскорбляла его, называла трусом, а он не в силах был с ней спорить, и потому казался себе жалким, но ругаться с ней не желал. Пусть она и не ценила его беспокойство о ней, оно было искренним. Он отпустил ее запястье и заговорил ласково:
– Это и вправду небезопасно. Напасть могут в любую секунду. Знаешь ведь, что монгольская конница в день и тысячу ли преодолеть может. Как могу я оставить тебя здесь в такое время совсем одну и сбежать со спокойной душой? Прошу, поехали со мной на Канхвадо, госпожа. – Его глаза молили о согласии. Его лицо, напоминающее Лина, сделалось