но тут же снова засиял улыбкой.
– Конечно, брат, приходи. Тебе всегда рады.
Крыло, где разместились такийцы, было ярко освещено. В холле толпились гости. Аль с удивлением обнаружил нескольких старшекурсников – не только его такийцы пригласили на праздник – и расслабился. Он, конечно, подозревал всякое, но вряд ли Цыбаки что-то устроит при таком количестве народа.
Аль не понимал своего отношения к парню. С одной стороны, тот ему нравился. Открытый, улыбчивый, веселый и легкий в общении. С другой – Цыбаки был переменчивым, точно ветер, и отличным манипулятором. А еще он ни во что не ставил авторитет Шестого, и это несколько злило.
Аль огляделся. Отметил столы с закусками. Качественную иллюзию воды— по полу прокатывались волны, пенясь барашками, и, если не приглядываться, казалось, что и гости и хозяева перемещаются по колено в воде. На потолке закаты сменялись рассветами, а потом «небо» заволакивало черными тучами, «волны» под ногами тяжелели, зло вздымались, беря приступом столы с закусками. Декоративные колонны играли роль мачт, и на них трепетали иллюзорные паруса.
Аль инстинктивно увернулся от призрачной морской птицы, и та с визгливым криком понеслась дальше.
В центре зала стояла большая напольная чаша, заполненная водой. По ее поверхности плавали иллюзорные кораблики, а на дне мелькали тени. «Ульхи», – решил Аль.
– Молодец, что пришел, – обрадовался Цыбаки, – сейчас начнем.
К чаше подошел старший группы с кружкой в руке. Он зачерпнул из чаши, и Аль невольно сглотнул – он помнил тот горький вкус. Неужели они станут ее пить? А ведь ему тоже придется – проклятая дипломатия. Плохо быть младшим, если уронишь честь короны – старшие братья по очереди отчитывать станут.
– В этой воде слезы тех, кто всегда ждет нас на берегу, – голос такийца с каждым словом наливался торжественностью, – их отчаяние и надежда. Сила тех, кто видел взгляд бездны и выжил. Храбрость сражающихся с бурей. Радость победителей и боль побежденных. Я пью за то, чтобы вода всегда была в нас и рядом с нами, без нее мы не можем жить. За жизнь, за воду и ее верных детей – ульхов!
– За жизнь! – хором откликнулись такийцы.
Старший опрокинул в себя содержимое кружки – Аля аж передернуло, – довольно крякнул и отошел, освобождая место следующему.
«Они сумасшедшие», – думал Аль, наблюдая, как такийцы выстраиваются в очередь к чаше, как предвкушающе блестят их глаза.
Точно сумасшедшие. И ведь по полной набирают.
Ему в руки сунули кружку, и Аль на негнущихся поплелся к чаше.
Тост был неплох, и его следовало поддержать. Огонь, например, был схож с человеческим телом лишь теплом, вода же являлась его частью.
– За жизнь. – Аль черпнул кружкой, поднял, потряс, сбивая капли, и храбро – проклиная свое согласие прийти на праздник – поднес к губам. От первого же глотка перехватило дыхание, обожгло гортань, выбило слезы из глаз. Аль закашлялся. Нет, вода была соленой, но в четверть меньше, чем та, которую он пил из бутылки ночью, а еще она была крепкой, словно в нее влили