а сердце болит, словно зуб из него выдирают, такая странная ужасная боль. Стучу в свою дверь носком ботинка. Дверь открывается. Недоумеваю. Не в свой подъезд попал, что ли?
Прилизанный, гладкий такой хмырина стоит на пороге и, улыбаясь слегка, как бы приглашает входить и располагаться.
– Что за черт, – говорю и злюсь, что с тяжестью нужно снова спускаться и подниматься. Делаю уж было от ворот поворот, но хмырина шагнул на площадку, взял меня под руку и говорит:
– Вы уж и дома своего не узнаете, Давид Александрович. Заходите. Ждем вас уже часа два.
После этих слов второй хмырь вышел в переднюю, и из-за его плеча Вера на меня уставилась безумно испуганными глазами. Руки у меня опустились, когда вошел я в переднюю и первый хмырина, закрыв за мной дверь, сказал добродушно:
– Здравствуйте. Будем знакомиться. Игорь Никитич. Догадываетесь, из какого ведомства?
– Предъявите документы, – сказал я, мгновенно возненавидев это рыло, вторгнувшееся в мое жилище. Красная книжечка КГБ. было и не разглядывать.
– Что вам от нас нужно? – спросил я.
– Зачем же так недружелюбно, Давид Александрович? Стоит ли так противопоставлять себя и нас? Нам нужно провести обыск в вашей квартире. Вот – ордер на него.
– А что случилось? – спрашиваю глупо, даже не взглянув на казенную бумаженцию.
– Обыск, говоря официально, на предмет обнаружения у вас машинописных, печатных и прочих материалов, в которых содержатся клеветнические выпады в адрес советского строя.
– Ничего такого, – вздохнул я неприметно с облегчением, – у нас нет. Не держим.
– Дома не держите? – не меняя улыбки, уточнил первый хмырина.
– Не держим.
– А читать – читаете?
– Читаю, – говорю. – Скрывать не стану.
– Ну и как? Нравится?
– Интересно. А кое-что нравится очень.
– Например?
– Кузнецова книга про угон самолета.
– Про несостоявшийся угон. Еще что?
– «Семь дней творенья» – хорошая, правдивая, но тяжелая для души книга. Про собаку Руслана – тоже здорово. Жалко собаку.
– «Архипелаг» читали?
– Не успел, к сожалению.
– Кто же вас снабжает всей этой литературой, Давид Александрович? На правдивый ответ не надеюсь. Просто разбирает неслужебное любопытство.
– Еврей один снабжал. Он уехал в Израиль и на днях умер.
Такой разговор состоялся у нас в передней, пока я снимал пальто и туфли. А ответил я так, как, по Бовиным рассказам, отвечали его приятели.
– Иван Кирилыч, просите понятых, – сказал первый хмырь второму.
– Я у подъезда оставил продукты, – сказал я, – пойду заберу. Я на них целый день угробил.
– Гнойков! Проводи вниз Давида Александровича.
Из первой нашей комнаты выполз еще