я – племянник Магомаева.
После такого фееричного ангажемента тёлки падали к нам в руки, как плоды перезревшей антоновки.
Легко и непринуждённо, на ходу снимая трусы и бюстгальтеры.
Любой приличной девушке хотелось хоть на короткое время почувствовать себя немножко Магомаевой или Боярской.
СМЕРШ
В нашей семье всегда происходили удивительные встречи и знакомства.
Когда папу летом 1941 года забрали на фронт, то он провоевал около полугода, затем был тяжело ранен, а после медсанбата попал в Наркомат боеприпасов.
И сразу в личное распоряжение наркома Горемыкина Петра Николаевича.
До войны папа работал в Наркомате путей сообщения и занимался как раз железнодорожными перевозками вооружения и боеприпасов.
И даже несколько раз был «десятым подающим» на докладе у лютого наркома Кагановича.
Тогда считалось нормальным делом выйти из его кабинета с мокрыми штанами. У Лазаря Моисеевича была под столом специальная кнопка.
Если он её нажимал, то тут же приходили «сотрудники органов», и ты навсегда исчезал в подвалах Лубянки с клеймом «враг народа» и «саботажник».
В альтернативном и лучшем случае Железный Нарком мог переебать по хребту или морде лица тяжёлым, как моя жизнь, «Личным делом сотрудника» в коленкоровом заскорузлом переплёте с железными уголками.
Или запустить в голову докладчика мраморным пресс-папье, надо было успеть увернуться – иначе ты калека или покойник.
После фронта и опыта работы в наркомате папу назначили одним из многочисленных помощников наркома Петра Николаевича.
Тогда-то он и познакомился с Юрием Борисовичем Левитаном и майором СМЕРШа Геннадием Петровичем Кодинским.
Папа частенько ходил обедать в гостиницу «Москва», а Левитан там перманентно проживал и уже водил дружбу с Кодинским.
Несмотря на войну с продуктами в Москве было терпимо, и даже по карточкам вполне хватало пропитания для нормального и неголодного существования.
А на чёрном рынке было вообще всё.
Даже французские духи – и это в те-то времена!
Все трое были примерно одногодки и сдружились на многие годы.
Вплоть до середины 1970-х годов и дядя Юра, и дядя Гена частенько бывали у нас в гостях, в нашей сокольнической двухкомнатной квартире.
Левитан работал на Центральном телевидении и радио почти до самой смерти, а дядя Гена трудился в «органах» даже после пенсии.
Бывших чекистов не бывает, ага.
Иногда они втроём уже в самом конце войны, махнув по 200–300 граммов «наркомовского» спирта на рыло, выходили на променад по улице Горького в сторону Кремля и обратно.
Времена, друзья, всегда одинаковые – шли познакомиться с барышнями, или, как бы сказали сейчас, «снять тёлок».
Но комендантский час никто не отменял…
И вот однажды останавливает их патруль городской комендатуры.
За что?
Да хуйня…
Дядя Гена достал из кармана трофейный парабеллум и стал салютовать в воздух в честь освобождения очередного города,