из-за просроченного продовольствия. Отвратная крыса должна умереть в куче своих же отходов, чтобы иные не надеялись на бездействие правосудия.
Правосудие… Я был блюстителем порядка, пока моя жена не пала от рук мясника-маньяка. С тех пор, как дело было закрыто за неимением доказательств, правосудие являлось для меня не более чем красивым одеянием уродливого тела. Оно было псевдонимом для истинного лица – халатности. Тогда я осознал, что правосудие не может справляться со многими вещами, оно запуталось в своих же писаниях и определениях, и, пока не найдётся способ правильно слепить этот клубок, будут существовать скрытые мстители из народа, того народа, что не успел ещё впитать в себя извращённые идеи.
Игорь спустился спустя полчаса. Дамы уснули в спальнях на втором этаже, и теперь он мог безо всякого волнения расслабиться с нами за бокалом бренди. Егор разглядывал картины и вдруг вымолвил предположение, что Художник был вегетарианцем. Он заметил, что есть некая связь между его работами и приёмом лишь растительной пищи. Но я, как и Игорь, не услышал вразумительного объяснения мнению Егора. Однако мы не могли утверждать, так ли оно было на самом деле, даже наш искусствовед несколько растерялся в догадках.
Мы наполнили бокалы.
– Так что же насчёт твоего мстителя? – спросил Игорь. – Ты уверен, что именно он совершил самосуд? Я как-то наткнулся на статейку про это дело в одном из журналов. Там говорилось, что он помог спасти несколько голодающих детей от переохлаждения, но о совершённом им убийстве…
– Правосудии, – поправил его Егор. – Он совершил правосудие, пусть и не совсем законным методом.
– Да, его правосудие тоже считается убийством. Если ты охотился на кролика, а принёс тушу кабана, то разве это считается покупкой мяса на рынке? Такая же охота.
Егор сморщил нос и замолчал на некоторое время. Очевидно, он считал несколько иначе, однако суть была совсем в ином. Как ни назови действия социопата, коим периодически так восхищался мой коллега, личность была интересна даже мне. Почему мне хотелось разобраться в этой истории? Что-то притягивало меня, чем-то был схож герой рассказа Егора с моим внутренним миром. Я не был злодеем или героем, и жили мы через сто лет после описываемых событий, но чувствовалась некая еле ощутимая связь между мной и тем розыском девочки. Почему-то мне так казалось; я хотел верить в это.
– Допустим, это было преднамеренным убийством, – вымолвил наконец Егор. – Но для того были весьма оправдывающие причины. Речь не о том, виновен ли этот псих в этом, – речь идёт о невинной девочке. Разве её спасение не было столь важно? Разве можно было оставить её на растерзание того маньяка из-за отсутствия законных возможностей выручить ребёнка из лап зверя? Любой здравомыслящий родитель сделает всё, чтобы оградить дитя от этого злобного мира.
Я был согласен с ним. Да, герой-одиночка в истории Егора пользовался не очень хорошей репутацией, но