ащий от возраста и страха: “Сова – хранительница спирали. Она сторожила Врата между мирами, мальчик. Но когда алхимик Бойд сломал ей крыло, Тёмный просочился в наши сны…” Джек замер – её очертания напоминали символы из полицейских отчётов, где спирали и птицы с расколотыми крыльями украшали алтари культа.
Ларсен потянулась к статуэтке совы, но вместо этого взяла с полки потёртый кожаный фолиант. На обложке была вытиснена спираль, как на шее у Джека.
– Он был всего лишь больным ребёнком – Ларсен провела пальцем по пожелтевшей странице – Мэри думала, что отдаёт его на лечение. Но Уильям Бойд вложил в его умирающее тело Чёрный Камень с острова. Когда Томас проснулся… Он уже не был тем мальчиком. Его глаза стали пустыми, а в голове звучало что-то древнее. С тех пор он собирает жертвы – не по своей воле, а потому что Камень в его груди требует новой Боли. В 1878 году ваша многократно прабабка Мэри Карвер отдала Бойдам своего сына – первого Карвера, чья кровь стала ключом. Они назвали его Томасом, но его потомки… Он стал первым звеном в цепи. С тех пор один Карвер на поколение…
Джек перебил её:
– … становится жертвой. Почему?
Ларсен закрыла книгу. На обложке красовался герб – волна, поглощающая корабль, и девиз Бойдов – “Per tenebras ad lucem”.
– Потому что Томас жив до сих пор. Он – хранитель договора. А вы… – она ткнула пальцем в его шрам – …ключ, который они ищут.
Лампа над столом мигнула. Тень от статуэтки упала на папку “Дело № 13”, и Джек вздрогнул – трещины на крыле складывались не в буквы, а в цифры. Чёткие, как гравюра.
47°14′ N
68°12′ W
Он узнал эти цифры – они были на обгоревшей карте Сары. На миг он снова увидел её – двенадцатилетнюю Сару, рисующую на песке:
– 47°14′ N, 68°12′ W! Это остров сокровищ, Джек!
– Дурочка, – тогда он стёр цифры ботинком. – Сокровища ищут в Карибах, а не в чёртовом заливе!
Теперь эти координаты горели в его висках, как клеймо. Те же координаты, что в отчете о пропаже рыбаков в 2011-м. Они преследовали его в отчётах о пропавших рыбаках, в снах о чёрной воде, в обгоревшей карте, которую Сара тщательно прятала под подушкой. Которую он нашёл в её старых вещах.
– Откуда ты это знаешь? – голос Джека сорвался на шёпот. Ладонь впилась в подлокотник, оставляя вмятины.
Ларсен откинулась в кресле, её пальцы сомкнулись на стеклянном шаре с завитком внутри.
– Твой шрам – печать договора. Семь витков – семь поколений, отданных Тёмному. Ты – восьмое. По крайней мере, считаешься восьмым, так как у тебя нет продолжителя рода. Когда спираль замкнётся, цикл начнётся снова. Но твой шрам… – она провела пальцем по незамкнутой линии. – … он почти сомкнулся. Значит, цикл подходит к концу. Тёмный берёт жертв по крови каждый двадцать один год, и ты – последний Карвер.
Джек отстранился. В шаре замелькали тени: Мэри Карвер у алтаря, её сын Томас с горящим шрамом, Сара, тянущаяся к чёрной воде.
– Почему семь?
Ларсен убрала шар.
– Семь – число совершенства. Семь душ, чтобы сковать Его. Семь жертв за век – цена за спокойствие. Восьмая – плата за прошлое и будущее – ту, что откроет Врата навсегда.
Джек схватил фигурку. Холодный фарфор обжег пальцы. Он повернул её, и тень снова поползла по столу, цифры сменились спиралью – точь-в-точь, как шрам на его шее.
– Это карта, – прошипел он. – Они хотят, чтобы я вернулся туда.
Ларсен кивнула. В её глазах мелькнуло нечто, напоминающее страх.
– Или напоминают, что ты уже опоздал. Вы всё цепляетесь за призраков, как ваш предок Томас – за вечность, – сказала она, постукивая ногтем по папке “Дело №13”. – Цепляетесь за призраков, пока реальность не разорвет вас на части. – Она провела пальцем по шраму-застывшему водовороту. – Ваш род… Связан с древними силами. Вы это чувствуете, не так ли? Шрам на вашей шее – не случайность. Это метка.
– Вы знали о Мэри? – Джек сглотнул.
– Знаю её историю. Она думала, что жертвовала собой ради других. Скажите, вы так же видите Сару? – Она наклонилась вперед, положив руки на стол, заваленный папками с именами вроде: “Сомнамбулизм и диссоциативные расстройства”. Её ногти, покрытые бесцветным лаком, постукивали по стеклянной поверхности.
Джек не ответил сразу. Его взгляд уперся в часы на стене – массивный деревянный циферблат с медными стрелками. Тиканье напоминало метроном, отсчитывающий секунды до очередного взрыва в его голове. Он ненавидел эти сеансы. Ненавидел кресло, которое скрипело при малейшем движении. Ненавидел, как доктор Ларсен смотрела на него – будто он экспонат в музее душевнобольных.
– Каждую ночь – наконец выдавил он, сжимая челюсти. Голос звучало хрипло, будто его горло перетянули проволокой.
Ларсен сделала пометку в блокноте с золотым тиснением. Её ручка царапала бумагу, как коготь.
– И она всё так же… Зовёт вас? – спросила она, подбирая слова, как будто пыталась разминировать бомбу.
Вспышка.
Песок.