не убийство. Это акт милосердия по отношению к тем, кому она угрожает своим ядовитым жалом…
Через четверть часа партизаны ушли. Отряд открыл свой боевой счет.
Слух о том, что в Брянских лесах появились партизаны, облетел окружные села. В деревнях приветливо встречали разведчиков, по мере сил снабжали продуктами, теплой одеждой, выкладывали все, что накопилось на душе против носителей «нового порядка».
Однажды в полночь Николая вызвал Медведев.
– Королев, возьмешь двух разведчиков, пойдешь в деревню. Туда приехал пьянствовать к куму начальник полиции из Людинова. Помни – это не человек, это предатель, зверь, садист. Вот приговор, вынесенный нашим трибуналом.
О начальнике людиновской полиции в отряде достаточно наслышались, о его зверствах знала вся Брянщина. С начала войны этот дюжий мужик отсиживался в лесу, скрываясь от мобилизации, объявив себя сектантом. Но как только в Людиново пришли фашисты, сразу предложил им свои услуги.
До деревни километров пять, расстояние пустяковое, если идти днем и по сухой дороге. Но сейчас все наоборот. Кромешная тьма, под ногами чавкает грязь. На сапоги налипают пуды глины.
Часа в два ночи добрались до околицы. В крайней избе, у самого леса, жил партизанский связной пожилой, степенный лесник Иван Егорович. Трижды стукнули в окно. Дом ожил, скользнул в щели ставни желтый лучик, со звоном покатилось ведро в сенях.
– Кого носит?
– Свои, дядя Иван.
– Много своих, покажись поближе.
Николай шагнул на свет.
– А, это ты, кудрявый! Ну что стоишь, избу выстудишь.
Поднялись на крыльцо, вошли в душноватую темноту дома.
Просторная горница, печь в полкомнаты, иконы в переднем углу, голый стол, лавки. Хозяин десятый год живет бобылем.
– Надо подождать, ребята. Пока упьются. С часок назад мимо шел, видел – гуляют, песни орут.
Иван Егорович гасит лампу. Темнота, только вспыхивают цигарки. Кажется, что за бревенчатыми стенами время остановилось.
Но вот пора. Старик встает, что-то нашаривает на печке. При свете спички видно – топор.
В деревне тишина. Даже собак дождь загнал в конуры. Разведчики без шума пробираются вдоль плетней.
– Здесь, – шепчет связной.
– Собаки есть?
– Есть кобель, злющий, но меня знает…
Скрипнула калитка, Иван Егорович растаял во тьме.
Зарычала собака, завизжала, узнав.
– Все, пошли, – вернулся старик. Я его в конуре бочкой прикрыл. Пожалел, кобель-то не виноват, что хозяин сука…
Николай поднялся на завалинку, потянул на себя ставень. Заставленный бутылками стол, широкая спина, головы не видно…
– Давай, Иван Егорыч!
Старик поднялся на крыльцо, постучал – не слышат. Изо всей силы задергал дверь.
В сенях завозились.
– Кого там, так вашу…
– Я, Семеныч, Иван-лесник, отвори, дело есть.
– Что за дела по ночам?
– Спешное! Солдат красный ко мне зашел, говорит, из плена бежал…
Загремела щеколда.
Один из разведчиков