я не могу так, – сказал он наконец. – Вы бы сперва подумали, почему Сынок нам ничего сам не рассказал. – Повернувшись к Гансу, он спросил: – Если бы твоя мать была жива, а твой отец бегал бы к другой, что бы ты сделал?
Подумав немного, Ганс ответил:
– Во всяком случае, не трезвонил бы об этом на всех перекрестках.
– Вот видишь! – подхватил Друга. – И Сынок так поступает. Это же такое дело, от которого тебе стыдно перед самим собой, а еще больше перед другими. Тут уж не побежишь просить помощи. – Друга говорил это совсем не наставительно, а как человек, который сам хочет в чем-то разобраться. И, быть может, поэтому ребята охотно слушали его, даже порой ожидали, что он скажет.
Взглянув на Другу, Родика улыбнулась. Ей нравилось, как он говорил, и она тут же согласилась с ним:
– Правильно Друга сказал! А уж вы тоже герои! Ничего не можете чувствовать.
– Очень даже можем! – сухо заметил Ганс, причем его разноцветные глаза так и сияли. – Скоро мозоли тут насидим – ящики вон какие жесткие! – Ганс не любил долгих обсуждений.
– Если ты такой дурак, что ничего понять не можешь, – проваливай! – сказал Альберт.
– А кто сказал, что я ничего не понимаю? – примирительно проговорил Ганс.
Но Альберт и не рассердился на него. Напротив, благодаря Гансу он смог изменить свое мнение, да так, что это никому не бросилось в глаза. Слова Други вполне убедили его, но сразу признаться в этом он боялся: как бы это не повредило его авторитету!
Еще некоторое время ребята обсуждали историю с Сынком и в конце концов пришли к заключению, что Сынок ни в чем не виноват и заслуживает полного оправдания.
– Узнать бы, в каком отделении он сидит, – сказал Длинный с озабоченным выражением лица. – Может, удалось бы его оттуда вытащить? – Длинный говорил вполне серьезно, и хотя слова его прозвучали заносчиво – никто не засмеялся.
Все хорошо знали Длинного и знали также, что он готов освободить Сынка, даже если это невозможно. Ведь Длинный не только внешне был похож на трагического героя – Дон-Кихота, которого знаменитый испанский писатель называл «рыцарем печального образа», у Длинного было такое же храброе сердце.
Разумеется, Длинный не носился за столь великими замыслами, но на доброе дело он всегда был готов. К сожалению, он за все брался не с того конца и этим часто вызывал смех товарищей. Он никогда не спрашивал, на что способен сам и на что способны его друзья, – он высказывал всегда то, что было у него на душе. К тому же Длинный желал добра не всем людям, как Дон-Кихот, а только тем, кто был добр к нему самому.
– Нет, Длинный, вытащить оттуда Сынка нам не удастся, – заметил Друга. – Но у меня есть план. Мы могли бы помочь Сынку; сделать так, чтобы его не могли ни в чем обвинить.
Ребята внимательно смотрели на Другу.
Темнота сгущалась, близилась ночь, по небу неслись низкие облака. Налетая с полей, ветер гневно тормошил забор, которым был обнесен одиноко стоявший дом, и мчался дальше к деревне. По дороге