будто послушался беса.
Шутник – сатана с ним играть не стал,
совет «Фаусту» дельный дал:
«Обет если – б кровью ты подписал!
вернул бы тебе «пьедестал»,
Главу очертя, поэт подписал,
сердца постук зажал.
Бесовский план побега внимал,
и перстень с ядом забрал.
«Тебе судьба – поехать в Париж,
Дюма будешь дело вершить.
Марии родного сына приблизь, —
по любви рождён, – так и быть!»
Историю Пушкин в стихах описал,
как будто сон оживил.
Себе судьбу будто он начертал
и «Фауста» тень осветил.
Удивлялся Пушкин таким словам,
удивился завтра делам.
С утра его вызвал к себе Бенкендорф,
Николай начал разговор!
– «Решено, Александр Сергеич, Мы
в Париж посылаем тебя,
Секретно, чтоб службу там нёс ты
Царя и Россию любя.
Пошлют тебя учиться у Витте, —
Учись, – это верный шпион!
В Одессе служил, – его не судите, —
Свой долг там выполнил он»…
За дело взялся, камергером стал,
советником у царя.
Николай частенько его наставлял:
«В Париже служи не зря:
Старайся, как дома, предателей знать,
средь русских, французов их выявлять,
Не мало шпионов в России опять
их всех нужно нам наказать.
Намедни мне весть принесли в кабинет:
Дантес, мой охранник, опасен.
Мы знаем, тебе он не друг, и семье.
К дуэли призвать ты согласен.
Поручим его устранить тебе,
стреляешь, – знаю, – метко.
Известен в дуэлях вояка уже,
щадил визави нередко»…
Послушал Пушкин шёпот души-
Ему – ли стать палачом?
Дело одно – защита семьи,
расправа с ним ни при чём.
«Подчинись!», – сатана ему шептал,
и всё состоится тебе.
Крутился у Пушкина жизни финал,
свернуть невозможно уже.
Он симулировал свою смерть
от дуэльных ран- повреждений.
Благо в руках был яд, и пример, —
царя прежнего отрешенье.
«Прощаясь» с близкими, он просил
Жуковского перстень вручить
Марие, которую в тайне любил.
Не мог он Одессу забыть.
Узнал, у кого сын живёт её
Наперсница, тётка ей всё же.
Пусть будет он с ним и не утаён.
Большой, на неё похожий.
Ему жизни радость и счастья дай Боже!..
Cмело Пушкин принял свой яд,
Для виду пиявками обложен.
Угас, словно бросился в Ад.
Он погрузился в сон. Не может
увидеть близких своих,
Услышать последние крики их, —
ничто его сон не тревожит.
Очнулся он на третий день.
Темно, ощупал гроб.
Толкнул коленом, слышит топот:
Пришли, –