Опять попался. Крутимся, выкручиваемся:
– Да перед глазами стоит. Прямо так и вижу. Но сам не сошью. Не умею.
– Натан?
– Вить, – Натан заёрзал на стуле рядом, – я тут с портнихой договорился.
– В смысле?
– Ты же говорил, что выйти не в чем, ещё в госпитале. Я же не знал, что всё так быстро решится. А у меня в знакомых портниха одна. Хорошенькая.
– Как спец или внешне?
Натан махнул рукой:
– Одно другому не мешает.
– Всё-таки друзей ты имеешь, – вставил я свои пять копеек.
– Никого не касаемо! Я уже много лет ей помогаю. Ей детей поднимать надо, она меня обшивает. И делает это, как видите, хорошо.
– Реклама – двигатель торговли.
– Что? А-а, ну да. Помогаю зарабатывать. Так вот, она прийти хотела, мерки снять. Я отменил всё, думал – армия обеспечит. А теперь придется опять в глаза лезть. Да, опять же, дело не в этом. Мы с тобой как-то вели беседу, смысл которой был донесён до моей знакомой. Так вот теперь её интересует – как ты к дворянам относишься?
– Никак, – усмехнулся я. Видя непонимание Натана, добавил: – К дворянам не отношусь.
– Тьфу ты. Да я не о том.
– Натан, ты как дитё. Ну как можно личные отношения строить на классовом признаке? Дворянство как явление отжило своё. Это я тебе уже говорил. Но это не значит, что все дворяне сплошь моральные уроды. Только большинство. Деградировавшее.
– Это как? – Андрей не понял.
– Обленившееся разумом, сердцем и душой.
– А-а. Не знал, что так бывает.
– Натан, ты скажи, она свой дворянский апломб проявляет?
– Ни разу не видел. Но всё у неё как-то иначе получается. Как-то чище, возвышеннее. А это, что ты назвал, может, и не присуще ей.
– Эх, если бы они все так смогли – высокомерие попридержать, да делом бы занялись – без революций обошлись бы.
Мои собеседники разом напряглись, стали озираться. М-да, за языком-то следи!
– Ты не против встретиться?
– Конечно, нет. С чего вдруг? Человек нужным, полезным делом занят. Профессия уважаемая – не всяк сможет. А происхождение? Это как родинка на лице. Ну, есть. Ну, стесняешься. Ну и что? Человек-то при чём? Он не выбирает, откуда в свет прийти. Человека судить можно только по его жизненному пути.
– Да, как шрам, – добавил комбат, больное это у него.
– Хорошо ты сказал, Виктор. Я запомню дословно. И ей передам. Как бальзам на душу ей слова твои будут. Особенно сыну её. Взрослеет он. Мир видит искажённо.
– Ну, вот и порешили. Натан, помоги в этом. Очень уж мне интересно, что за чудо он там видит, контуженый этот. Пошёл я. Нельзя мне с подчинёнными пить.
– Литр коньяка выели – вспомнил, – удивился Натан, – я тебе припомню!
– Натан, ну, правда. Я же теперь не боевой пенсионер, а комбат. На фронт меня не возьмут, такие, как ты, медики-душегубы зарубят.
– И я к этому первый руку и приложу. Меня ведь не пускают. На финскую пустили, а сейчас – нет.
– А я-то тут при чём?
– Что ж мне одному оставаться?
– Еврейская