Я? – она подозрительно поджала губы. – Да у меня и образования нет… Вернее, есть, но только десять классов. Куда я пойду? Продавщицей?
– А почему бы и нет? – не отступала я. – Продавцы сейчас неплохо зарабатывают, между прочим.
Женщина, ни жива, ни мертва, попыталась слиться со стеной сзади нее, но стена напрочь отказывалась ее принимать.
На кухне повисла тишина. Только ребенок тихонько всхлипывал, уткнувшись в плечо матери. Я откашлялась, посмотрела на него и перевела взгляд на женщину. Вид у нее был побитый, но не сломленный. В глазах читалась усталость, обреченность, но искорка надежды еще как будто тлела где-то глубоко внутри.
– Расскажите мне, что произошло, – тихо попросила я, стараясь не давить. – Как есть. Без прикрас.
Она долго молчала, собираясь с мыслями. Костлявая начала ходить по комнате, а потом выпалила, как будто все это время сдерживала себя:
– Да что тут говорить? Он ее пи…
Я цыкнула на нее, и она затихла. Женщина, углубленная в свои переживания, не обратила на мой жест внимания и, наконец, заговорила. Голос ее дрожал, а каждое слово как будто было выстрадано. Поведала она о рутине, о быте, о мечтах, которые разбились о скалу реальности. О муже, который сначала был принцем, а потом превратился в тирана. О ребенке, ради которого она терпела все унижения. О страхе, который сковал ее волю.
Я слушала ее, кивала, записывала. Моя спутница делала то же вместе со мной, не проронив ни слова. Когда женщина закончила свой рассказ, на кухне снова воцарилась тишина. Но на этот раз она была другой – тишиной понимания и сочувствия. Я отложила ручку в сторону и посмотрела на женщину.
– Вы хотите уйти от него? – спросила я.
К моему удивлению она покачала головой.
– Нет… Мне некуда идти. Да и ребенка жалко, он же отец…
Я вздохнула. Знакомая песня. Сколько раз я это слышала… Женщины, годами терпящие унижения и побои, не решаются уйти и живут вместе с унижающими их мужчинами "ради детей", потому "некуда идти", "а что люди скажут". Круг замыкается, и насилие продолжается.
– У вас есть выбор, – сказала я, – даже если вам кажется, что его нет. Есть кризисные центры, есть социальные службы, есть, в конце концов, есть я. В реабилитационном центре можно жить, оставлять ребенка в яслях под присмотром специалиста и работать. Мы можем вам помочь. Но только если Вы сами этого захотите.
Женщина снова покачала головой.
– Я знаю, что заслуживаю лучшего, – сказала она, перебирая светлые волосы своего ребенка. – Но сейчас я не готова хоть что-то менять.
Меня кольнуло разочарование.
– Почему?
Костлявая посмотрела на меня так, как будто я – самое глупое существо на свете.
– Все же понятно! – она закатила глаза. – Все абсолютно понятно.
– Понимаете, у меня маленький ребенок… Работать я пока что не могу. А муж хоть какой-никакой доход приносит. Я не могу и… не хочу пока что работать.
– Обучитесь делать маникюр. Собирайте букеты. Да хоть полы мойте, лишь бы…
– Девушка! – перебила