ы, которая как будто была вдавлена наполовину в землю. В ней сидело четверо – трое солдат и лейтенант. Бабахнул выстрел. Шофёр неожиданно затормозил – все плюхнулись вперёд.
– Братцы! Товарищи! – Из недалёкой виноградной рощи через поле к ним бежал, прихрамывая, человек. За ним метров за сто бежали двое, один с ружьём.
– Ну-ка! – встал лейтенант и пустил очередь из автомата вверх.
Двое преследователей круто развернулись и побежали назад. Подбежавший к ним человек, плача и смеясь, со слезами повторял:
– Товарищи! Товарищи… – смотрел, словно не веря. – Свои…
– Ты чей? – спросил лейтенант.
– Абдулы хромого человек.
Все засмеялись.
– Видим, что человек. Но Абдулу хромого не знаем.
– Убежал я от них, – забормотал он, – возьмите меня с собой. – И стал на подножку.
– Куда мы тебя возьмём? У нас подразделенье.
– А куда мне?! Три года в рабстве был. Несколько раз бежал, ловили, били, последний раз жилу на ноге подпортили, чтоб не убежал, а я утёк. Решил к вам податься. А так, если поймают, – убьют.
– Эй, русские, мы вас не тронем, верните нам пастуха! – донеслось из рощи.
– Товарищи! Товарищи! – подбежавший к ним обежал машину и, белея лицом, трясся. – Я русский, русский…
– Видим, что не кавказец.
Он посмотрел на солдат. Они снова засмеялись. У человека брызнули слёзы, он затараторил:
– Куда же мне теперь деваться?
– Тебя как зовут-то? – спросил лейтенант.
– Сейчас вспомню, – наморщил он лоб. – Николай, Николай Хохлов, – ответил он. – Что, сволочи, сделали, имя заставили забыть! Только и слышал: эй, люсский, иди туда, подай то, паси овец, коз! Жил в горах. Да мало ли что было… А если что, грозились убить, – трясся от страха он.
– Гляди – удирают, – сказал лейтенант.
Они все повернулись в ту сторону, куда он глядел. Было видно, как от них бежали, прячась меж валунами, в сторону гор двое.
– Может, возьмём их?
– Ой, не надо. А то Абдула рассердится, – испугался Николай, солдаты
захохотали.
– Крепко же тебя Абдула напугал! – сказал лейтенант. – Трогай! – приказал он водителю.
Машина поехала, а Николай продолжал испуганно оглядываться назад, опасаясь, что преследователи догонят его.
В подразделение они приехали через несколько часов. Не считая тех нескольких минут, когда они останавливались, лейтенант говорил:
– Николай, нельзя тебе, гражданскому, среди солдат…
Тот трясся, с испугом оглядываясь кругом, и говорил:
– Куда же я? Ведь поймают – к Абдуле отправят.
– Действительно, куда же он? – заступились солдаты. – Человек такого натерпелся, а мы его снова им отдадим? Смотри, он белый становится от страха, и трясёт его, как в лихорадке, – говорил сержант.
– Не положено в расположении боевой части гражданским…
– Ладно, через три дня машина приедет, отправим его во Владикавказ, – согласился командир.
А на следующий день сержант принёс в пакете картошку и полтушки фазана. Поставил на тумбочку. Румяное и на срезе белое волокнистое мясо, всё в зелёных канапушках мелко порезанной зелени. Лейтенант, сидя на койке, прикрыл глаза, потянул носом:
– У-у-у-ух, откуда такое? Министр обороны такой паёк стал выделять?
– Малый-то разбитной. В лесу с нашими подбил камнем фазана. Я полтушки – в общий котёл, а это вам велел пожарить.
Достал он из подмышки свёрток, в котором был хлеб и бутылка чачи. Открыл тумбочку, вынул из неё нож и два стакана.
– Прямо не человек, а сокровище.
– Ты, это, не больно-то рот разевай. Как машина будет – сразу в часть.
– Как прикажешь.
– И прикажу. Боевое подразделение, а тут гражданские фазанов ловят.
– Давай тяпнем и поедим, – присел старшина к столу.
Выпили, закусывая. Старшина объяснял:
– Ты бери белое мясо, в ножке-то оно красное жестковатое.
– Вкусно.
Налил ещё в стаканы. Подняли, чокнулись.
– Как приедет машина, отправим его, – сказал старшина.
– Посмотрим, – сверкая синью глаз, блестевших от выпитой водки, смягчился лейтенант. – Ты на всякий случай дыру найди, куда его запрятать, если проверка нагрянет. Министр не обидится, что я нарушил приказ. А обидится, скажу ему: корми лучше. Понял?
– Понял!
К спасённому относились по-всякому: одни равнодушны были, другие презирали, шептали «бич», а он работал, видно было, что человек неприхотлив. Клал из камня и глины дувала вокруг так называемых
казарм, где днём было жарко, а ночью холодно. Помогал на кухне и не
обижался, если повар говорил: «Отведай кашки первый». И предлагал