что скажет о ней Кирилл, было чуть ли не сильнее желания увидеть ее самоё. Он вернулся к дому и взбежал по лестнице на каменную террасу… Кирилл и Ольга шли ему навстречу по противоположной лестнице. «Ну, наконец-то!» – вскричал он, и тут увидел сияющие глаза Ольги, направленные на Кирилла, ее улыбку, приоткрытые губы… Он их о чем-то спрашивал, но внутри вдруг что-то сжалось, скорчилось, и душевная боль пронзила его от одного этого взгляда, который он у нее впервые увидел. «Она никогда на меня так не смотрела», – с горечью подумал он. Затем он отвлекся: оладушки были вкусными, а Милочка сидела рядом очень близко. Эта картина утра промелькнула перед ним, как во сне. Но от вопроса Александры Владимировны в груди снова кольнуло.
Алексей вдруг почувствовал себя маленьким, каким-то нелепым, рассуждающим о том, о чем на самом деле не имеет никакого понятия. Он давно уже не жил с родителями, точнее с матерью и отчимом, а старшее поколение его семьи уже покинуло этот мир. Он вдруг понял, что приставал к Кириллу именно потому, что ему просто не с кем было посоветоваться. Алексею казалось, что в его возрасте, достигши двадцати пяти лет, он хочет чего-то общепринятого, чего пора ему хотеть: любящей заботливой жены, детей, взаимопонимания… Но в этой простой, банальной схеме что-то от него ускользало, что-то не срабатывало… Он вынужден был признать: он не понимает, что собственно нужно сделать для достижения своей цели; почему он никак не может объясниться с Ольгой; что он на самом деле имеет в виду, когда говорит: «Ты знаешь, как я к тебе отношусь». Прямолинейность Александры Владимировны неожиданно принесла ему некоторое облегчение. Он молча шел рядом, пытаясь осознать, что она говорила.
Хотелось курить. Он привычным жестом стал ощупывать верхний карман, но рубашка оказалась чужая.
– Эх, пропали! – подумал он с горечью.
Голос Александры Владимировны стал более суровым:
– Ты приятеля зачем привез? Чьи чувства решил проверять? Свои или ее? В саду утром вон как прохладно было… Она губами моей щеки коснулась, а от нее жаром пышет. Она ведь в своем Пединституте не видит никого: одни женщины. И здесь – никого. А ты привез вон какого: Нинка и та с утра пораньше сама молоко принесла, все повод искала на террасу выйти да в сад поглядеть. Эти-то – опытные…
– Эти? – переспросил Алексей.
– Ну да, Нинка, даром что без году неделя, и эта… не важно! Я хочу сказать, что Оленька наша не любила никогда, как и ты, похоже, голубчик. А я чего боюсь, не влюбилась бы она в Кирилла-то… Ведь уедет он… Да и вообще, не вижу я, а чуется мне: какой-то он не такой, как все… И что-то есть в нем привлекательное, что изнутри идет, а то бы я не почувствовала.
Такое внимание к Кириллу снова вызвало у Алексея прилив раздражения.
– Он точно уедет, Александра Владимировна, и далеко уедет. А уж жениться в его планы никак не входит: он уже год как в монастыре подвизается, послушник он или что-то вроде того. Я всё это церковное плохо знаю, но вроде как он про подрясник говорил…
– Час от часу не легче! Да что ж ты