На рукаве у него был изображен зеленый лист с молнией посредине – эмблема 25-й дивизии. Вслед за нами в ограду храма вбежал подполковник с черными петлицами. При виде его Дзинтан улыбнулся:
– Здорово, Муссолини! У тебя хороший нюх на дичь, поспел вовремя.
У жандармского подполковника были большие вытаращенные глаза и массивный квадратный подбородок. Кличка ему была дана очень удачно. Он деловито осмотрел пленных и, одобрительно похлопав по груди рослого рыжеватого парня, обратился к двум молоденьким офицерам, стоявшим около пленных:
– Ваши солдаты ополченцы?
Офицер в очках ответил:
– Так точно, призваны месяц назад. Студенты.
– Фехтовать на мечах умеешь?
Офицер в очках осклабился:
– Я был в университетской команде фехтовальщиков.
Муссолини показал пальцем на рыжеватого парня:
– А ну-ка, покажи на нем свой класс. Одним ударом надвое.
Дзинтан кивнул мне:
– Покажи ты сперва.
Я засмеялся:
– Нет, одним ударом не умею. Несколько раз пробовал на острове Макин, но ничего не получалось, только портил материал.
– Вы, наверно, били горизонтально, – сказал Муссолини, – ударом «полет ласточки». Это очень красивый, но трудный удар. Лучше рубить сверху наискось, от плеча к бедру, ударом «опускание журавля».
Флотский лейтенант, стоявший рядом с Дзинтаном, счел нужным вставить замечание:
– А самый чистый удар – это рубить от макушки до копчика на две равные половинки, в стиле Миямото Мусаси…
Дзинтан усмехнулся:
– Говорят, что у вас на флоте усердно изучают этот удар. Тренируются на курах.
Все громко засмеялись, кроме флотского лейтенанта.
Муссолини, пристально посмотрев на пленного офицера, тихо сказал что-то Дзинтану. Американец вдруг упал на колени и торопливо заговорил по-японски, почти без акцента:
– Не убивайте, я не летчик, а штабной офицер. Не убивайте, я все скажу! Не убивайте, пожалуйста!
Он сложил ладони, как на молитве, и поклонился.
Я отвел Дзинтана в сторону и громко сказал:
– Дай мне его. Допрошу по всем правилам. – И добавил шепотом: – А после допроса расправлюсь сам.
Дзинтан кивнул головой и пошел вместе с Муссолини в сторону колокольни, приказав солдатам вести туда пленных.
Я поднялся на веранду храма. Служка провел меня в каморку, где хранились в чехлах статуи и скатанные в трубку картины. Я приказал солдату развязать пленного.
Служка принес на подносе чайник с чашками, рисовые лепешки и палочки для еды. Я усадил пленного на пол перед столиком, а сам сел напротив на сложенный парашют.
Пленный чинно уселся, поджав под себя ноги. Я дал ему сигарету. Он жадно выкурил ее и вдруг, уронив голову на столик, зарыдал. Я предложил ему чашку чаю. Он выпил, сморщил физиономию и вытянул губы, снова собираясь заплакать. Я ударил его по щеке и вежливо сказал:
– Возьмите