же, как ни в чем не бывало, продолжала:
– А я ведь, промеж нами говоря, – перешла на шепот – не девушкой ему досталась. Во-о, как!
– Оба-на! – воскликнул Виталий – вот уж чего не ожидал…
– Вы-то еще маленькие – продолжала бабушка – но раз на врачей учитесь, то, стало быть, все равно все знаете, откуда дети берутся, что да как? Дурное дело не хитрое, вот только привкус горький.
– Ну, проходим на уроках – сказал неспешно брат – это, так сказать, предмет обязательный.
– Вот и правильно, сначала на занятиях проходите, а уж потом в жизни. А я, дура дурой была…шестнадцать мне было, как счас помню, такой урожай картошки выдался, и вишня была в тот год, двенадцать ведёр собрали. Я на хлебокомбинате уже вовсю пахала и училась на вечернем в пищевом. Тогда в городе жила, в обчежитии на четвертом этаже, комнате справа у выхода – тридцать девятой. К нам на комбинат приехал лехтор по атеизьму, лекции читать да лягушек резать. Вырежет жабье сердце, потом зашьет его обратно и пустит в воду, она, тваринушка, горемычная, плавает, как ни в чем не бывало, но недолго, поживет, покуда все видят, а потом раз – и замирает навсегда… то ли это фокус такой, то ли еще что, но мне тогда это не шибко было интересно. Лехтор-то симпатичный, молодой, после атеизьма еще научный коммунизьм читал, уж больно умный такой и интересный. Весь из себя. Костюм с иголочки, сапоги до блеска начищены, как лесное озеро в полнолунье, как асфальт в проливной дождь, как жадные глаза цыгана, ажно радуга в них переливается, я таких не видела никогда. Ну, я его от имени всех девушек нашего обчежития пригласила на танцы. Меня как раз старшой по культурной части назначили. Он вежливый, на наших, комбинатских, не похож нисколько. Пошли мы с ним гулять, а Луна такая красивая и все звездочки рядом, это сейчас я их не вижу и, кажется будто они далеко, и неинтересно сразу, а тогда… он мне что-то про большую медведицу давай заливать, ну я и спрашиваю, а где у нее муж-то? Лехтор приятно улыбнулся, потянул меня к себе и давай целовать в губы так больно-больно, зараза. Потом спрашиват, хочешь, покажу тебе, где я живу? А я знай, отвечаю, а чего мне показывать, комната в нашем обчежитии только на первом этаже, чего, я, спрашивается, там не видала? Все клетушки одинаковы. Он мне говорит, это необычная комната – это вход в параллельный мир. И так, знаешь, подлец, сурьезно говорит…
– О, как надо! – Виталька подмигнул девушке – а у нас все просто, я бы сказал даже примитивно.
– Ну, я-то, село, сразу в сурьезность поверила, вспомнила разговоры про лягушку, полоснул, вынул сердце, бросил в лоток, а она все равно живая. Тут хоть кто в параллельный мир поверит, ну и интересно мне стало, зашла к нему в комнату, а там все обычно: койка, заправленная поверх обчежитским одиялом, тумбочка, лакированный стол, на столе графин с водой, тут же граненный стакан, пепельница, полная окурков, кажись, «Казбека». Шкап, полка, в шкапу шаром покати, на полках книги по научному коммунизму и брошюрки ЦК КПСС, спрашиваю, а где вход в другой мир-то? А он сурьезно-сурьезно приближается ко мне, берет мою руку, расстегивает у себя