оркестр. Ну, конечно, так быть и должно. Что за бал без оркестра?..
Я ступила на мраморные ступени, что внушительной и, в то же время, изящной массой взбирались наверх. Они оказались гораздо холоднее еще не потерявших тепло дня неуклюжих камней мостовой. Я облизала пересохшие губы. Только б не опозориться. Важней, казалось, нет ничего, только вот, в момент опозоривания об этом я забываю, а оттого оно потом и случается, и бьет прямо сзади под коленки, наблюдая, как я хватаюсь за воздух руками, пытаясь устоять, но в тщетности своих попыток валюсь наземь, и после боюсь подняться и показаться из пыли, в которую меня втоптала жизнь, пусть это даже случилось лишь в моем воображении. Эх, что-то я рано упала духом. Огромные сборища людей всегда пугали меня, но даже тогда я была хотя бы частью этих самых людей, а теперь… я была другой, несколько отдельной формой жизни, так что в этот момент я могла дать волнению, охватившему все мое существо, хотя бы моральное право на существование.
Я встала у входа, приложив руки к выскакивающему, стремящемуся обратно в тихий лес, сердцу и, пытаясь унять это его стремление, голосом рассудка повторяла себе, что я дала обещание, а его надо сдержать.
Сейчас, по закону жанра, я войду в зал, приковывая взгляды. Кто-то да заметит, что обуви на мне нет. Кто-то отметит, что платье смешно сидит, и что я не изящна. Все обратят внимание, что двигаюсь я не особо уклюже, и пойдет… Нет! Я не могу. Я резко развернулась и подбежала к перилам.
Но тут входные двери медлительно с шумом распахнулись. Я обернулась и… встретилась взглядом с… принцем Эдвардом, по-юношески переживательно о чем-то запыхавшемся.
– О, фея Какатоесть, вы пришли! Я так боялся, что вы не придете! Идемте же! – и он подал мне руку.
Никогда бы не призналась, но я была ему безмерно благодарна, что он взял на себя труд ввести меня в общество. Сама бы я ни за что…
Мы вошли, пройдя пару коридоров, в танцевальный зал. Вернее, в его верх. Традиционно вниз, в саму залу, вела резная лестница, словно специально устроенная для того, чтобы прибывших можно было провожать и рентгенировать оценивающим взглядом. Точно, когда я приподниму подол, эти оценщики не упустят босые ноги.
Принц Эдвард громко хлопнул в ладоши. Оркестр прекратил игру, и все доселе веселящиеся по-светски внизу обратили взгляды на нас. О нет, ну зачем…
– Дамы и господа! – театрально воскликнул он. – Позвольте вам представить моего хорошего друга – фею леса Какатоесть! – так уж друга!.. Но в тот момент испуга перед толпой мне это польстило, и я не могла полноправно злиться за столь явное преувеличение.
Но… я так привыкла, что мое имя пользовалось таким же уважением, как самое прекрасное на земле, что сдавленные смешки в углу меня подкосили… И все же я вытянула шею.
– Кто это там? – спросила я принца, все еще преданно не покинувшего меня.
– Это другие феи, – сказал он таким тоном, как если бы сказал: «Это мои носки». Да уж, хорошо же он к феям относится. Интересно, отчего