и баранья шевелюра проходимца на время пообвисла. Как только бумаге дали известный ход, все заметили, что у Дурновского ещё больше побелели не только волосы, но и лицо, а сам он стал суетливым жалким человечком с низким наморщенным лобиком.
Декан Дувинов, хоть и желал только собственного спокойствия, ещё больше пёкся о спокойствии на кафедре.
– Лёпка, сюксин, со ты творищь! – крикнул он, едва войдя на кафедру и завидев мятущуюся баранью чалму Лео Дурновского, – У нас сё з било тихо, всё з было щито-крито, а ты своими амуфными погожденияри бгосаешь тень на нашу камхфендгу, мать твогю, Лёпа, Лёпочка, …ты …, что ты телаещь? Ты в своёпуме! Как я маху самять эту? Как? Это? По блитям пошёл, доцн? Мью старысь не жалеитщь! Арш? От што мне тепирь?
И побагровел.
Дурновский, толь поняв прегрешение свое, толь осознав чем всё это емуть грозит, сморщился, как лимоннная корка, тревожно завращал глазками и тут же пал в ноги престарелому Дувинову, спаси, мол, не отверзай, защити помалу! Бросился, дабы с земли в пароксизме грядущей благодарности отлобызать клетчатые, спасительные брюки шефа.
– Сто же делафь? Сто же делафь? – вопрошал он, поневоле перевирая фирменный выговор шепелявого профессора и обратив свои полу-прекрасные восточные глаза мимо Друвидрова к невидимому небу.
Итак он невольно пародировал потрясающую дикцию декана.
– Лафно-лафно! Не нафа! Не нафа! Что дефать… Что дефать… – сказал смягчившийся декан, славный своими лекциями, в которых произношение было таким, что никому из студиозусов никогда не было понятно ни одного слова, – Эх, Ляпа-Лёпа! Всерда типя, Лёп, дуряка шпашал и тепехь в обису не там!
Друвидров, когда произносил эти слова, словно светился от гордости за свою силу, и Леопольдик понял, что плата за такое величайшее благородство шефа будет нечеловеческая. Может даже потребует отдаться!
Декан был неплохой человек, коммунист, и если бы не частые дефекты речи, делавшей её сплошной шарадой для слушателей, его облик можно было бы назвать идеальным. Полная гармония внутреннего содержания и внешнего облика. Лекции декана славились в институте и вызывали у студентов повышенный интерес, но чисто как что-то очень специфическое, потешное, как некое незабываемое зрелище, а не как метод приобретения знаний. Недавно Автор, лишённый в те времена счастья присутствовать на подобной лекции, всё-таки прочувствовал её, когда по телевизору услышал речь нынешнего генерал-губернатора Нежнотрахова Сида Карачумазова- в ней тоже, как в словоизвержениях Друвидова, ничего нельзя было понять, кроме того, что говорящий очень пыжится выразить свои мысли. Автор вообще в результате своих контактов с выдающимися чиновниками Фиглелэнда сделал вывод в полном отрыве этой группы особей человеческой породы от основного корпуса кроманьонских людей.
– Эй! Лафно, Люпа, иси, сё будет оке! – сказал на прощание