открыть дверь, как он ударил меня этими флажками по голове. Я на мгновение потерял сознание, а он тем временем схватил меня за шиворот и, продолжая наносить удары, потащил меня к наружной двери.
Хорошо, что поезд в это время шёл в горку, поэтому медленно. Ударив меня в последний раз, он вышвырнул меня наружу, и я упал на острую щебёнку, которой был усыпан железнодорожный путь. Падая, я здорово поранил лицо и руки. И ещё потом у меня долго болело левое плечо. Но не мог я оставаться здесь в пустыне на полпути к заветной цели, и, превозмогая боль, я вскочил на ноги и, пробежав немного, уцепился за поручни последнего вагона с трудом преодолевающего подъём поезда.
Я стоял на ступеньках, держался за поручни и пытался открыть дверь, но она оказалась закрытой на ключ. Что делать? И тут я увидел, что на крыше поезда тоже едут люди. Там ехали такие же ребята, как и я, и даже девчонка одна. Забравшись на крышу, я увидел, что там ехало народу едва ли не больше, чем в вагонах. Кроме беспризорников, вроде меня, были там и взрослые. И взрослые, и подростки были одной профессии – майданники, как их тогда называли, то есть вокзальные и поездные воры и воришки, пока только овладевавшие этим ремеслом.
5
Так, не слезая с крыши, я благополучно добрался до родной станции Каракуль, а там, уже не помню как, добрался до райцентра и до детдома.
Меня вспомнили, мы же здесь не так давно жили. Особенно хорошо ко мне отнеслась старшая воспитательница, помнившая не только моих родителей, но и бабушку и дедушку. Меня обо всём расспросили и посочувствовали. Я рассказал, что моя сестрёнка находится в детдоме в Самарканде, и просил, чтобы её тоже сюда забрали, поближе ко мне. Они обещали.
Я осваивался в новой для себя детдомовской жизни, в новых порядках и правилах. Быстро узнал, что главный тут порядок – не официальный, а другой. Этот порядок был заимствован из криминальной, лагерной жизни. И это неудивительно, ведь в детприёмники собирали детей, выловленных на базарах или в «малинах», и распределяли их потом по детским домам. Эти дети и устанавливали здесь свои порядки. Они имели абсолютное превосходство над детьми, подобными мне. Пришлось провести немало жесточайших драк, большинство из которых я проиграл, но в конце концов блатные приняли меня за своего, за равного.
О моём детдомовском периоде можно ещё написать, и память моя потухающая готова напрячься, но не хочется.
Как-то старшая воспитательница сказала, что, если я хочу, могу привезти сюда мою сестрёнку. Видимо, с директором детдома она этот вопрос согласовала.
И вот я выхожу из дверей Каракульского детдома, с разрешения, неофициального, конечно. Я снова отправляюсь в Самарканд. Опять, конечно, зайцем, но зато еды мне в детдоме дали на дорогу.
…Иногда думаю, какое счастье, что меня не захватила беспризорная криминальная жизнь, в которую судьба меня неуклонно вела. Ведь почти все, с кем мне выпало детство общее, сгинули в тюрьмах