и мне – да, возможно, сегодня же, зачем откладывать – представится случай послушать ее игру. Где же? А у нее дома, за старинным роялем. Пояснения сопровождались веселыми нежными взорами. Дивный предстоял вечер!
Так, но прежде, сказала она, предстоит, непременно, побывать у некой мельницы, древней, заброшенной, она за городом, у реки. Черти там водятся! Что такое, зачем? А сегодня, именно, дата такая, непременно, на том зачарованном месте, ей нужно, душа рвется, проверить свои чувства. Да, чувства, к одному человеку. Все еще любит она его или уже нет? Вот в чем вопрос. Разве вам это не интересно – знать, свободна ли она сердцем? Что ж, едем, хоть и нелепо! На мельнице же, кроме чертей, обретаются еще пара бездомных псов, давно их не навещали. Отощали бедняги! Прямо здесь возьмем для них котлет и хлеба. Официантка, котлеты без лука! И уж после поездки, скорей бы, будет ждать нас светлица, свечи, рояль. Звучать будет Шуман… всю вьюжную ночь!
Мы вышли, нет, выбежали, в темном гардеробе быстро поцеловались, крепко сцепились руками, на соседней улице, под снегом, действительно отыскалась машина. И вот полетели из города большими кругами улиц, площадей, сквозь метель, мимо призраков сосен, с бегущими вслед привидениями соборов, дворцов, парков. За рулем Дангуоле то пела, то смеялась, то звала на помощь святых, то подставляла губы под бессчетные мои поцелуи, то, всхлипывая, бормотала стихи.
Пролетели посады, расступился, мелькая, лес, запрыгали сквозь белую муть огни хуторов. Наконец мы уткнулись в берег темной, живой, дышащей паром реки. Вот и убеленные развалины – останки священной той мельницы. При виде их Дангуоле вскрикнула, побежала, как полоумная, упала в снег, стала кататься и бить ногами. Но когда я склонился над нею, оттолкнула, вскочила и вновь закружилась. «Все было здесь! – громко шептала она. – Вот здесь! На этом месте! Деревья цвели тогда. Май! Старые яблони! Это они!» И она с неистовой страстью обнимала мокрые кривые стволы.
Потом долго звали собак, но они не пришли. И мы бежали уж обратно к машине, когда расслышали зов, малую капельку жалобы и мольбы, а там и увидели вылезавшего из камней котенка. Комочек шерсти и писка, он проваливался в снегу и жалко подпрыгивал. Дангуоле схватила его с восторгом. В тепле кабины, без огней и мотора, у черной воды, под тяжелым крушащимся снегом, мы схватили друг друга, стиснулись, долго, до боли, целовались, боясь отпустить, потеряться. Наконец разнялись, и машина вновь взлетела в метельное небо.
Как я торопил время! Показался город, замелькали улицы, въехали в ее двор. Но нет счастья на земле! Мы шли к подъезду, когда Дангуоле, задрав голову, вдруг простонала: «Это он!» И показала на окна четвертого этажа: одно из них тускло светилось. «Вернулся! Только у него есть ключи от моей двери!» Она сунула мне в руки пискнувшего котёнка, быстро поцеловала, оглянулась в дверях: «Еще встретимся!»
Где, когда? Милая, в жизни не бывает повторов! Она еще не знала, что ее ждет пустая квартира. Она забыла, что сама не выключила