.

столь свирепого пожара,

      Что мне не по себе, скажу по чести.

      И там, вдали от Новгородской Сечи,

      Цепляя фалды Грозного царя,

      Копеечку просил на пропитанье

      И получил по жопе сапогом.

      Да, было все, да было все, да, было,

      И есть что вспоминать: о комсомоле,

      Репейном морсе, сталинских ударах,

      Брижжит Бардо, Кибелле многогрудой,

      О поездах, грохочущих в пустыне

      Своими буферами золотыми,

      Стене Китайской, коей я дарил

      Любимые напевы Шаалиня,

      Ядра Кунфу, Конфуция, от плебса

      Ядреной отделенного стеной.

      Я не забыл, забыл ли я, я помню

      Издательство, где я сточил всю жопу

      Об эти стулья, гвозди и столы

      Труды великих гадов и мерзавцев

      По чести превзошедших Герострата

      В своем маразме чистом и святом.

      Я испытал, мне ли мечтать о лучшем?

      Не мне, не вам, придут другие люди

      И в ясности товарища узрят,

      Который композитором от бога

      Рожден в деревне Синей Ляпеги

      Взрос как крапива, в город занесен

      Монгольскою Ордою Чингиз Хана,

      Чтоб, как Рязань, нас всех испепелить

      Назло туземцам добрым из Борнео,

      Мадагаскара, Чада и Шри Ланки

      Я проклинаю напрочь эти бусы

      Да Гаму и Колумба и Авось,

      Который надругался над Юноной

      И пысал супер-мощною струей.

      Здесь обмелел мой разум и рассудок

      Сгустился над землей, здесь я сточил,

      Я говорил о том, две ягодицы,

      И волчьей ягодой накормлен был сполна,

      До основанья. Пиррову победу

      Я одержал носком от сапога,

      И Крошка Цахес был тому свидетель.

      О нем я помню. Сплав благих народов,

      Честнейший смертный, хулиган и вор,

      Чья мудрость превзошла диван Гафиза,

      Изгнанник, Дантовед и демагог.

      Во дни сомнений тяжких и раздумий

      Я б вырвал, если б мог, его язык

      И сжег в костре далекой Саламанки.

      Его друган – завзятый Вороненок,

      Нахохлившись сидел на облучке

      И карканьем тревожил птицу-тройку,

      Изобретенье русского царя

      Где три богатыря на Черномора

      Идут веленьем русского народа

      И пестуют Антихриста гузном.

      Чекиста три: два добрых и немой

      Встают пред оком ласковым Перуна,

      Готовые на подвиг и на смерть.

      И Крошка Цахес, уцелев случайно

      В горниле испытаний и побед,

      На отдых вызывает Вороненка,

      И вдохновенно чадо двух народов,

      Честнейший смертный, смотрит в небеса.

      От Кнессета судьбою отделенный

      Он здесь осел, и тихо угнездившись,

      Пустив коренья в Северной Пальмире,

      Он был одним из тех, кого люблю.

      Он сеял только доброе, но втуне

      Пошли его деянья всеблагие,

      И проповедь похерена была

      Все семьи одинаково счастливы,

      Ну