сторону впалой своей груди. Евграф Иванович всмотрелся: ишь ты, синий университетский ромбик. Когда-то и он гордился своим значком, пока не утопил вместе с пиджаком по веселому делу в Исети. – Видали мы курей!
– Кур, – быстро поправил Евграф Иванович и, не глядя на бывшего ученика, скороговоркой же добавил. – Спят они в темноте.
– К делу!
– Я к тому, что соседке незачем было заглядывать. А вообще у нас с соседями – у меня то есть, потому что я как раз человек смирный, это жена постоянно с ними бранилась – отношения всё ещё напряженные, однако уже дипломатические. Как отдельные газовые счетчики мы купили, не с чего стало ссориться.
– Стало быть, до девяти уж точно алиби у вас нет.
– Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил… А ведь я, пожалуй, могу доказать, что был дома.
– Это как же?
– Стенка у нас тонкая с соседями, а они как раз у себя в зале ругались. Ну, они всегда ругаются, а мне слышно каждое слово. Не хочешь, знаете, а прислушиваешься. Вы б записали: сегодня цапались из-за капусты, что сгнила в погребе. Такие у Коли были претензии, ну и Марья в долгу не осталась. Получку ему, мол, не платят – и всё такое прочее…
– Вот именно – всё такое прочее… Это не алиби.
– А что ты робыв вечером? – это сержант. Неужто возрастная солидарность, наконец, подействовала?
– Чем, то есть, занимался? Так… Покормил собаку, сам поел. Ещё раньше приготовил, конечно. Помыл посуду. Посмотрел телевизор… Рассказать, что показывали?
– Можно подумать, что не вызубрили бы программу… До девяти? А после двадцати одного часа?
– Ну, это святое… Сегодня же воскресенье. А по воскресеньям мы, как и каждую среду, всегда при деле.
– Что такое?
– В картишки перекидываемся. Компания своя, постоянная. Кстати, люди в городе уважаемые – вот кто подтвердит вам, что я ни сном, ни духом!
– Что за уважаемые люди, Столбов? – понизил голос Дрынов, переглянувшись многозначительно с сержантом.
– Уж если они для вас не уважаемые… Директор нашей школы, Виктор Степанович Малеев – раз! И не говорите мне, что не помните его, Дрынов! Вы ведь уже при нём кончали.
– Это уж точно: как вспомнишь, так вздрогнешь… Дальше!
– Главный хирург горбольницы Пищальник Иннокентий Павлович, два. Отец Сергий – три. И я, понятно.
– Что это ещё за отец Сергей? Не знаю такого. Федор Несторович?
– Не Сергей, а Сергий, по церковному. Протоиерей Сергий (Поляков). Надо бы знать, Дрынов, кто… – снова вспылил Евграф Иванович. Сам не зная почему, он обиделся за скромного, порядочного священника.
– Да это новый батюшка, уж лет пять, как у нас. Тихий, себе на уме, но старушки наши про него ничего плохого не кажуть, товарыш лейтенант, – перебил сержант Евграфа Ивановича.
– А что у нас на них вообще имеется, Федор Несторович?
– Не по нашей части они. Потому как не сидели. Такие люди – это ж клиентура, не при задержанном говорить, сами знаете, кого…
Евграф Иванович навострил уши. Сообразив, позволил себе усмехнуться:
– Если