саблю как для удара, сделал пару взмахов. – И голос похож. Мне нравится, как она поет. Завораживает.
Пират опустил голову. Выбившаяся из косы прядь спрятала лицо, а сама коса, на диво толстая и длинная, открыла совсем тонкую шею. Словно нарочно, под удар.
Или – поцелуй.
«Пресвятая Дева, убереги меня от искушения, – подумал Тоньо, невольно восхищаясь канальей. – Ведь не боится, даже ресницы не дрогнули, когда я взял саблю. То ли безоговорочно верит в слово дона, то ли надеется на удачу… или, быть может, на дьявола? Говорят, Морган продал душу дьяволу, и тот всегда стоит за его левым плечом. Нашептывает. А то и сам говорит его устами».
Сабля отправилась обратно на стену. Слово чести – иногда очень неудобная штука. Вроде не жмет, не давит, но держит лучше любой цепи.
Недопитое флорентийское так и стояло на столе. Вот искушение, которому самое время поддаться и не думать о том, как это было бы – плавать с капитаном, который ловит и впитывает каждое слово, сморит на тебя с восторгом и не ищет любого повода, чтобы тебя унизить перед командой, ведь если вспылишь – у него будет отличный повод посадить тебя в трюм, а потом отдать на суд святой инквизиции.
До рассвета все еще оставалась целая жизнь, а в бутылке – до дьявола флорентийского, когда Морган поднял голову и внезапно охрипшим голосом позвал:
– Тоньо, поклянись, что никому и никогда не расскажешь о… обо всем, что узнал от меня и обо мне. До рассвета.
– Слово дона, Морган.
На этот раз соглашаться было просто. Легче легкого. Тем более что после рассвета он уже никому и ничего не расскажет, разве что акулам – о том, что иное слово чести, данное самому себе перед взором Господним, жмет и давит куда сильнее, чем произнесенное вслух.
Пират поднялся из-за стола, отпил целый глоток флорентийского. Из бокала Тоньо. И со странной застывшей улыбкой попросил. Именно попросил, не приказал:
– Дайте мне ваши руки, дон Антонио.
Первой мыслью было: уже рассвет? Но нет, не так быстро. Южные ночи в сентябре долгие. А вторым было удивление. Зачем? Так просят не для того, чтобы упечь в трюм или повесить на рее. Так просят, чтобы… Чтобы – что?
Пока Морган с той же застывшей улыбкой связывал его, Тоньо пытался успокоить бешено застучавшее сердце. Любопытство, опасность, досада, злость – все перемешалось и обещало вот сейчас взорваться, как черный порох. Только искру дай.
«Господи, дай мне искру, сейчас, прошу Тебя!»
Но Господь снова не ответил, а в голове по-прежнему была невыносимая легкость. Проклятие.
– Встаньте.
Тоньо послушался.
Глядя в сторону, Морган рукой с зажатыми в ней четками махнул на постель.
Все же – постель. Кусочек запретного яблока. Трижды проклятие! А такой был дивный дружеский ужин…
– Морган, меня необязательно связывать, чтобы я лег с тобой. – Тоньо шагнул к нему, поднял связанные запястья, коснулся пальцами его груди. – Ну, посмотри на меня, Морган. Я… я тоже хочу.
Тоньо не врал. Ну, почти. Он в самом деле хотел