в порядке, Нил. Второй гудок. Остается 60 секунд.
Нил, почему же ты не садишься на паром?
Такое чувство, будто вот-вот стошнит, и начинаешь перебирать в уме – что съел.
Но я вообще ничего не ел.
В чем же дело? Может, она принуждает меня остаться? Удерживает за руку?
Нет. Она здесь ни при чем. Я прекрасно чувствую, когда она рядом. Сейчас ее здесь нет. К тому же она меня ни к чему не может принуждать. Решаю я. Я хозяин положения. Таковы правила игры.
И вообще, есть кое-что поважнее, чем она.
Вчера вечером мы с Аврил готовили отчет для господина Вае, магната-судовладельца. От чертова компьютера у меня болели глаза, живот сводило от голода – один сэндвич за весь день. Около полуночи у меня начала кружиться голова. Я вышел в кафе, что через дорогу от башни «Кавендиш», и заказал самые большие дерьмобургеры, какие они только делают, целых две штуки, и положил в кофе десять кусков сахара. Я смаковал каждый глоток, и моя кровь затрубила, как архангел Гавриил, когда сахар проник в нее. Что-то сверхъестественное.
Я смотрел, как за стеклом по ночной улице движется поток машин, людей, чужих историй. Кругом, куда ни кинь взгляд, зажигались и гасли неоновые буквы. Играла музыка, старый хит Лайонела Ричи про слепую девочку[33]. Очень жалостливый. Когда-то я расстался с невинностью под аккомпанемент этой песни, задыхаясь под грудой курток, на вечеринке у приятеля в Телфорде. Не понимаю, какого черта я делал в Телфорде. Не понимаю, какого черта вообще делают в Телфорде.
Тут вошел этот парнишка со своей девушкой. Он заказал гамбургер и колу, она – ванильный коктейль. Он взял поднос, поискал свободный столик – их не было – и встретился взглядом со мной. Он подошел и на плохом английском спросил, нельзя ли подсесть ко мне. Он не был китайцем. Китаёзы скорее умрут, чем сядут за один столик с нашим братом. Или плюхнутся, не спросив разрешения, словно ты пустое место. Одно из двух. Я кивнул, стряхнув пепел с сигареты. Он очень вежливо поблагодарил меня по-английски. «Супасибо барисоё», – сказал он.
Девушка точно была китаянкой, готов поклясться, но разговаривали они по-японски. У парня был футляр с саксофоном и маленький рюкзак, на котором еще болталась бирка авиакомпании. Они, похоже, едва-едва школу закончили. Ему не помешало бы как следует выспаться. Они не обнимались и не лизались, как принято у китайской молодежи в наши дни. Просто держали друг друга за руку через столик. Я, конечно, не понимал, о чем они говорят, но, по-моему, они строили планы на будущее. У них был такой счастливый вид. И воздух между ними так раскалился, что я подумал – они еще не спали друг с другом. Не было этой ленцы, выражения самоуверенной собственности, которое появляется после первых нескольких раз.
Если бы в этот момент из заляпанной бутылки с кетчупом вылез Мефистофель и сказал: «Нил, если я превращу тебя в этого парнишку, согласишься отдать душу дьяволу на веки веков?» – я бы ответил, не задумываясь: «Забирай, нахер, скорее».