пытается утешить меня, обнимая, но я словно застыла, и внутри, и снаружи. Я уже не чувствую ничего, кроме шока, который охватывает мой разум. Я просто смотрю в пустоту, понимая, что моя жизнь изменилась раз и навсегда, а впереди меня ждет только пугающая неизвестность.
***
Я сжимаю зубы, чтобы не разрыдаться, когда дядя ведет меня к входной двери с сумкой, в которую я без разбора побросала свои вещи.
– Мам, – хриплю я, срываясь на шепот, когда в последний раз обнимаю ее. – Не отпускай меня… Пожалуйста!
Она вздрагивает и слабо касается моей щеки нежной рукой.
– Ты справишься, – тихо говорит мама, но сама не верит в это.
Дядя Чингиз недовольно цокает языком и хватает меня за локоть, заставляя сделать шаг.
– Не устраивай сцен.
Я сжимаюсь от его холодного голоса, но не сопротивляюсь. Мама остается стоять в дверях. Она смотрит мне в след, но не пытается догнать, не кричит, что любит меня.
И именно это больнее всего.
Я сажусь в черный джип, кожа сидений холодная и пахнет дорогой кожей и мужскими духами. Чингиз садится рядом, дает короткий приказ водителю, и машина трогается. Я поворачиваюсь к окну, но мама уже исчезла за дверью. В салоне гробовая тишина. Я украдкой бросаю взгляд на дядю. Он суровый, холодный, словно высечен из камня. В его профиле нет ни капли мягкости, только резкость и сила.
– Почему вы забрали меня? – мой голос почти не дрожит, но я чувствую, как холодеют пальцы.
Дядя лениво поворачивает голову.
– Потому что ты – наша кровь.
– Но я вас даже не знаю.
– Теперь узнаешь.
Я стискиваю зубы.
– Я совершеннолетняя.
Он усмехается, но в этой усмешке нет ни капли веселья.
– Пока ты не переехала в дом мужа, ты – моя ответственность, Мина. Овцы не могут пастись сами по себе, им нужен пастух, который будет направлять их.
Я резко отворачиваюсь, чтобы не ляпнуть, что я не овца, а человек. Я уже начинаю понимать, что из себя представляет мой дядя, и не хочу его злить. Кто знает, вдруг он считает нормальным поднимать палку на непослушных овец?
Мне страшно. Я не знаю, куда меня везут. Не знаю, что меня ждет.
Мы садимся на самолет и летим больше трех часов. Когда самолет идет на посадку, сердце грохочет в груди. Я выбираюсь из кресла, спускаясь по трапу следом за дядей, но воздух кажется тяжелым.
Я почти не слышу, что он говорит, когда выходит в зал прилета, но его голос сразу вытягивает меня из моих мыслей.
– Асад! – зовет он громко и я тут же смотрю вперед.
У выхода из аэропорта нас ждет высокий мужчина. Очень высокий. Массивный, широкоплечий, с темными волосами и короткой ухоженной бородой. Он одет просто, но явно дорого, но меня цепляет не его привлекательная внешность, а другое.
Глаза.
Черные, глубокие, непроницаемые.
Он едва ли замечает меня. Его взгляд проходит сквозь, будто я – пустое место, сосредоточившись только на человеке, идущим рядом со мной.
– Здравствуй, дядя Чингиз, – говорит он. Голос низкий, мужественный. –