ничего не предвещало никакой опасности. Но Резай снова и снова настораживался, втягивая носом неведомые ему запахи, иногда глядел в глаза охотника, словно говоря: что же ты стоишь, почему ничего не предпринимаешь, ведь здесь же кругом опасность.
В этом месте Актанка прервал свой рассказ, снова набил трубку и прикурил её от уголька. Лукерья не выдержала:
– Дядя Актанка, а дальше-то что случилось? Рассказывайте, рассказывайте, это очень интересно.
Попыхав дымом, егерь продолжал свой рассказ:
– Сначала я подумал, что Резая беспокоит болотный газ. В тех местах очень много старых болот, которые летом начинают выделять метан. Бывали случаи, когда там находили мёртвых зверей. Но метаном совсем не пахло. Я решил проверить. Перезарядил на всякий случай «сайгу» и пошёл вдоль берега. Резай увязался со мной. Чем дальше мы уходили, тем больше он дрожал, крутился возле ног, потом стал прижиматься и тихонько скулить. Я продрался сквозь заросли и вышел на чистинку. Гляжу – у берега копошится кто-то, вроде как моется. Чуть в сторонке человек пьёт воду из ручья. Только странный какой-то человек-то. Будто бы голый и в то же время не голый.
– Это как, голый – не голый, – прервал Ивана дед Устин. – Ты рассказывай яснее.
– Вот и я поначалу не понял. Вроде бы как трико на нём, белое такое, в обтяжку. А за спиной что-то вроде сидора, длинный такой и тоже белый. Я прямо оторопел. Другой, тот, что пил, тоже на него похож, только маленький, вроде как ребёнок. Я кричу: «Эй, вы кто? Чего тут делаете?» Маленький-то испугался, сжался весь в комочек, потом встал и быстро побежал к другому, к взрослому. Ножки у него длинные, кривые, как деревянные загогулины, и красные, как у курицы. А закричал так, что у меня поджилки затряслись: пронзительно так, длинно, тонким голоском. Взрослый обернулся, спокойно так поглядел на меня и вылез из воды. Матерь Божья, гляжу, а это баба. – Актанка повернулся к девушке. – Ты извини, Луша, но у неё всё при ней было: груди, значит, ну и всё остальное. И ведь совсем голая, только кожа вроде как пушком, меленьким таким, беленьким, покрыта. Я и ахнул. Рот открываю, а спросить ничего не могу, как онемел. И тут смотрю, а сидор-то у неё за плечами расправляется и превращается в крылья.
Тут не выдержала Лукерья. Насмешливо глядя на егеря, она спросила:
– Дядя Актанка, а вы не придумываете? Это сказка какая-то.
Иван неожиданно встал с чурбака, вскинул голову к небу и наложил на себя убедительный широкий крест. С чувством произнёс:
– Вот вам крест – чистая правда.
Дед Устин серьёзно заметил:
– Видать, правду мне рассказывал покойный батюшка, про алмыса-то. А я ведь не верил по-молодости, смеялся над ним. Вот как ты, Лукерья.
Луша стала оправдываться:
– Да я чего, дедуша, я ничего. Просто уж больно невероятно.
– Запомни, – поучительно, погрозив пальцем, сказал дед Устин, –