лег и закрыл глаза, но уже не спал, а просто лежал, созерцая в себе какие-то невероятные картины проходящего солнечного света.
И показалось ему вновь, что видит он сам себя как бы со стороны и улыбается сам себе.
«Что ж, – думал Иисус, – раз суждено мне отдать веру людям, то так тому и быть, и прав отец мой, что послал меня на это, ибо кто еще способен пронести крест сей по Земле и не уповать на самого себя в лета».
Мария проснулась и посмотрела вокруг себя. Сын лежал рядом, коза паслась неподалеку, и она облегченно вздохнула.
«Как хорошо, – думала она, – что они вместе».
Это вселяло в нее надежду на будущее и делало ее жизнь более осмысленной и понятной, нежели до рождения мальчика.
Она еще не знала, что скажет ей сын, но почему-то ей казалось, что они пойдут дальше по этой запыленной дороге и будут искать их племя. Да и сон говорил об этом.
Иисус открыл глаза и увидел, что мать уже не спит.
– Как отдохнулось, мама, – спросил он, любяще смотря ей в глаза.
– Спасибо, сынок, хорошо, – отвечала она, – снился сон какой-то, немного не понятный.
– А о чем он? – спросил юноша.
– Как будто идем с тобой по пустыне, а позади нас люди, мое племя, и вода у нас на исходе, а мы все идем и идем, – начала рассказывать сон Мария.
– А дальше? – полюбопытствовал сын.
– Потом, вроде мы с тобой куда-то ходили, и у кого-то что-то спрашивали. А уже в конце я видела каких-то беспомощных людей, тянущих к свету руки и желающих нам потом добра.
– Это хороший сон, мама, – сказал Иисус, поднимая руки к небу, – он нам поможет устоять в любой беде. Но не будем терять время. Отец сказал, надо идти дальше.
– Ты слышал его во сне? – спросила мать.
– Да, мама, – ответил юноша, – и так тоже.
– Ну, тогда пошли, – согласилась Мария, и спустя короткое время сбора они двинулись в путь.
Странники пошли по той же дороге, обвивающей желто-белую осыпь пустыни и пролегающей изредка между небольшими деревьями и кустами.
Животное следовало за ними, словно на привязи, хотя на этот раз мать не делала этого.
Она хотела, чтобы коза ушла. Все же жалко было ее оставлять, но еще жальче было вести ее за собой.
Но животное этот жест доброй воли поняло по-своему. И, шагая почти рядом, то и дело жалобно заглядывало в глаза, словно хотело что-то сказать от себя.
Мария погладила ее по шее, отчего коза весело подала свой голос, и даже немного потерлась о ее бок.
Так они и шли дальше: мать за сыном, а животное сбоку, чуть-чуть касаясь ее самой и не отходя ни на шаг в сторону.
И было в этом движении, воистину, что-то завороженное. Его нельзя было назвать какой-то безысходностью времени. Нет. Это была просто добрая воля, исходящая изнутри их самих и опоясывающая вокруг всю природу.
Деревья при встрече торжественно кланялись, протягивая ветки с фруктами в их сторону.
Кусты поднимались немного выше, доставляя