, не отрывая взгляда от моря. Потом повернулся и пошёл к машине, которая стояла за дюной. Сразу поехать не смог, глаза застилали слезы. Вскоре он опять вышел из машины и поднялся на дюну. Там долго стоял и вслух о чём-то разговаривал сам с собой.
С севера прилетел ветер и поднял на море волну, заодно высушив его слёзы. Небо затянуло тучами, солнце скрылось. Снова пошёл дождь. Генрих не уходил, а просто стоял и смотрел куда-то вдаль, словно пытался заглянуть за горизонт.
И только когда окончательно вымок и его стало трясти от холода, он вернулся к машине, завёл мотор и медленно поехал по узкой лесной дороге к шоссе, а там уже нажал на газ, и машина понеслась в город.
Домой возвращаться не хотелось, он чувствовал себя виноватым перед всем миром. Поэтому поставил машину возле своего подъезда и пошёл в бар у берега моря.
Ветер разгулялся ещё сильнее, заставляя морскую волну биться о берег и длинным языком дотягиваться почти до кустов цветущей вербы. На пляже никого не было, погода разогнала редких в это время отдыхающих по домам.
Застегнув куртку под самое горло, Генрих вышел на пляж и пошёл к бару, обдаваемый мелкими брызгами, которые ветер срывал с пенных бурунов.
В баре никого не было, кроме молоденькой официантки и бармена. Он заказал виски, какого-то сока и, сидя возле окна, улетел в своих воспоминаниях на многие годы назад. Лишь изредка возвращаясь в настоящее, он заказывал очередную порцию и снова погружался в прошлое. Перед глазами, как в кинематографе, беспорядочно всплывали картины из его жизни.
Глава 1
На улице почти над каждым домом развевались новые двухцветные флаги независимой Латвии, которая делала вторую попытку обрести независимость. Один из них гордо реял над дворцом президента. Андрей-хохол посмотрел куда-то вверх и задумчиво сказал:
– Да, мало нас щирых латышей осталось!
Вся компания залилась смехом.
За последнее время возникло ощущение, что всё вокруг менялось к лучшему, в жизни появилось что-то новое, не совсем понятное, но, казалось, наступит удивительно счастливое время. Андрей предложил:
– А не выпить ли нам по рюмочке пива?
Возражений не последовало, и вся компания быстрым, почти строевым, шагом отправилась к самому ближнему кафе под названием «Lasīte» – капелька. Здоровенный швейцар пробкой стоял в дверях, и обойти его можно было только за небольшую мзду из двух-трёх нововведённых латвийских рублей – «репшиков». Нам это было не в новинку, поэтому, без сожаления расставшись с входным налогом, мы прошли в один из укромных закутков ресторанчика.
Заказ был постоянный: водка физ и джин-тоник. Официантка посмотрела на нас с сожалением:
– Есть только бальзам и тминный ликёр.
Янка Имакс не выдержал и пошёл к бармену пошептаться. Вскоре он вернулся с оттопыренным внутренним карманом пиджака:
– Всё в порядке, слышите, как булькает?
Мы довольно заулыбались.
Когорта барменов и официантов всегда пользовалась привилегиями в питейных заведениях. Мы были своего рода советскими бизнесменами. И если кто-то из коллег приходил в бар, ты по возможности его потчевал чем-то редким, чего не было в меню.
Андрюха вместе со своим старшим братом, кроме работы официантом, уже лет пять подпольно шил джинсы под модными лейблами и приторговывал ими на Чиекуркалнском рынке по выходным, после которых его кошелёк раздувался от нововведённой валюты. Поэтому он покровительственно объявил:
– За мой счёт! – и не услышал в ответ ни одного возражения.
Бальзам мы пили из маленьких рюмок, а водку незаметно от посетителей разливали в кофейные чашки, запивая всё это кислым яблочным соком, которого в молодой республике было пока предостаточно.
Одноглазый Рамиль был весёлый выпивоха и мастер подраться. После нескольких рюмок он стал посматривать по сторонам своим зорким глазом, явно выискивая соперника. Второй его глаз, стеклянный, смотрел прямо на меня, и сделан он был настолько профессионально, что порой казалось, что Рамиль видит им тоже. Не удержавшись, я спросил:
– Что уставился?
Чёрный глаз горца повернулся ко мне:
– Да не на тебя я смотрю, видишь, в углу сидят, ну такие, душные.
Янка, наш постоянный арбитр, сразу вмешался:
– Не порти вечер, сиди и пей.
И Рамиль послушно осушил ещё одну чашечку импровизированного кофе.
Я сидел, пил и чувствовал, что наша бесшабашная молодость летит к чему-то непонятному, совершенно другому. И не знал, как мне к этому относиться – бояться или радоваться.
Вышли мы из ресторанчика уже ближе к полуночи в хорошем подпитии и великолепном настроении. Вот тут-то нас и ждали как раз те душные, на которых показывал Рамиль.
Я первым получил по физиономии резким, но непрофессиональным размашистым ударом, отчего сразу оказался на булыжной мостовой.