рука об руку к павильону, они раскланивались и улыбались приветствовавшему их народу.
– Фламандская кобыла, – неслышно бормотал король себе под нос, благосклонно кивая направо и налево. – Я должен жениться на фламандской кобыле.
Возле павильона королевская чета отпила из символической чаши любви, и затем принцесса пересела в карету, в которой должна была ехать в Гринвич. Рядом с ней устроилась матушка Лоув, ее старая няня и воспитательница, ныне назначенная присматривать за фрейлинами-немками, а также графиня Оберстейн, супруга посла. С обеих сторон дверцы кареты украшали гербы герцогов Клевских и изображения Черного Льва. Вслед за каретой принцессы следовали экипажи, в которых разместилась ее свита. В составе процессии можно было видеть и великолепный пустой портшез, обитый пурпурным бархатом, – один из подарков Генриха его новой королеве. В голове и в хвосте колонны следовали рыцари принцессы Клевской, одетые в одинаковые костюмы черного бархата, расшитые серебром, на одинаковых гнедых жеребцах.
Жители Лондона толпились по обочинам дороги, по которой двигалась процессия. В том месте, где намечалась переправа через Темзу, реку запрудили баржи, лодки и самые разнообразные суденышки, многие из которых, казалось, вообще чудом держатся на воде. Все они были переполнены людьми, жаждущими хотя бы мельком увидеть новую королеву. Каждая лондонская гильдия вывела на реку свою баржу, заново выкрашенную и отделанную, с гербами короля Англии и герцога Клевского. На этих баржах размещались менестрели и хоры мальчиков, распевавших приветственные гимны в честь принцессы Клевской. Король и его невеста даже сделали остановку, чтобы послушать их, и остались очень довольны.
Едва Анна вступила во внутренний двор Гринвичского замка, грянул пушечный салют. Король поцеловал невесту и поздравил с прибытием в ее новый дом. В Большом зале дворца выстроилась королевская гвардия, салютовавшая жениху и невесте, когда те проходили мимо. Генрих проводил Анну в ее личные апартаменты, где она должна была отдохнуть перед назначенным на поздний вечер пиршеством.
Анна, внешне остававшаяся по-королевски невозмутимой, в глубине души изумлялась, растроганная искренним теплом, с которым ее встречали англичане.
– Это хороший, добрый народ, правда, Ганс? – повторяла она снова и снова. – Хотя это все равно – ведь король, несмотря на все внешние знаки внимания, меня терпеть не может.
– Почему вы так уверены, мадам? – удивился мальчик.
Анна горько улыбнулась:
– У меня нет опыта в любви, Ганс, но я знаю мужчин достаточно хорошо, чтобы понять: если они избегают смотреть тебе прямо в глаза, значит, что-то не в порядке. Гольбейн изобразил не меня, а совсем другую женщину. Король влюбился в этот портрет, но меня, увы, он не любит. Он женится на мне по политическим причинам, и не более того. Если бы он не хотел утереть нос королю Франции и императору, я не стала бы королевой Англии.
Генрих Тюдор был бы весьма удивлен, узнай, какие мысли бродят в голове