дни шли за днями, становясь неделями и месяцами, а в их жизни ничего не менялось: Голубка по-прежнему не летала, Волк все так же пытался ей помочь, вот только потихоньку азарт исчезал из его глаз и все чаще он глядел на свою подругу с грустной задумчивостью.
Однажды, не выдержав, Волк воскликнул в сердцах:
– Когда же ты полетишь? – но тут же, испугавшись своей вспышки, добавил мягко, взяв Голубку за крылышко: – Скажи мне… Ты вообще хочешь летать?
В тот раз она очень обиделась на Волка и целый час ему доказывала, что для нее нет ничего более важного, чем полет в небе, и она каждое утро… ну почти каждое… делает свою специальную летательную гимнастику. И на птиц на этом их птичьем дереве она тоже смотрит – вон не далее как вчера целых пятнадцать минут глаз от них не отрывала!.. И вообще, не ее вина в том, что у нее пока ничего не получилось. Ведь она обещала ему, что полетит, а она никогда не врет!
Казалось, в тот раз Волк принял ее слова без тени сомнения. Он так привык ей доверять во всем, что согласился с ее доводами. Она права, у нее все непременно получится, еще совсем чуть-чуть – и она взовьется в небо не хуже тех ворон, на которых ей так не нравится смотреть. Разумеется, она будет летать лучше всех!
Но дни все так же утекали, как песок сквозь пальцы, а Голубка все никак не взлетала, и Волк становился все грустнее. Он уже не звал ее на прогулку, не предлагал попробовать на практике движения птиц – а вдруг что-то выйдет?.. Он просто сидел и смотрел на нее печальными желтыми глазами, и Голубка чувствовала себя ужасно виноватой… Ведь она понимала, что недостаточно сил и времени отдает своей мечте. Вот только признаться в этом Волку не могла: стыдно было.
Как-то вечером они сидели у открытого окна и пили чай. Голубка задумчиво грызла карамельку, а Волк с глубокой тоской смотрел в небо. Вот тогда-то это и случилось.
– Как давно ты уже не занималась летательной гимнастикой!.. Ты больше не хочешь в небо, – голос Волка был тихим, Голубка едва слышала слова, но каждое жалило ее, как оса, и ей было так больно, что она едва не расплакалась. Но Волк посмотрел ей прямо в глаза и добавил, усмехнувшись: – И вместе мы никогда и никуда не полетим.
Как же это обидно и неприятно, когда тебе говорят, что ты неправ, и ты знаешь, что это так и есть, и ощущаешь в себе такую глубокую вину, что она тянет тебя камнем на дно омута… Вот только согласиться с этими словами – это все равно что признать свое поражение… Голубка не могла этого сделать. Вместо этого она разозлилась.
– Хочу я в небо, очень хочу! И я обязательно полечу – с тобой или без тебя! А ты, если бы верил в мои силы, не говорил бы так и не сомневался во мне! – она уже почти кричала, но, глядя в немигающие янтарные глаза Волка, почему-то не могла остановиться. Он молчал, а она все торопилась высказать ему свою обиду: – Да если хочешь знать, это ты своими собственными лапами подрезаешь крылья моей мечте!..
Разговор ничем не закончился: раздраженная Голубка топнула лапкой и демонстративно уселась в кресло с толстой