случаем на базу, да прижалел, и ты – вот он! Так у меня под коленками и зашшекотало! – оживленно говорил он, насмешливо играя глазами, тесня коня Нагульнова грудью кобылицы.
– Ты шутки потом будешь шутить, Титок! А зараз построжей держись.
– Ха! Мне самое теперя и шутковать. Завоевал себе сладкую жизню, справедливую власть оборонял, а она меня за хи́ршу[12]… – Голос Титка оборванно осекся.
С этого момента он ехал молча, нарочно придерживал кобылу, норовя пропустить Макара хоть на пол-лошади вперед, но тот из опаски тоже приотставал. Быки далеко ушли от них.
– Шевели, шевели! – говорил Нагульнов, напряженно посматривая на Титка, сжимая в кармане наган. Уж он-то знал Титка! Знал его, как никто. – Да ты не отставай! Стрельнуть ежели думаешь, все равно не придется, не успеешь.
– А ты пужливый стал! – улыбнулся Титок и, хлестнув коня налыгачем, поскакал вперед.
Глава VII
Андрей Размётнов со своей группой пришел к Фролу Дамаскову, когда тот с семьей полудновал. За столом сидели: сам Фрол – маленький, тщедушный старичишка с клиноватой бороденкой и оторванной левой ноздрей (еще в детстве обезобразил лицо, падая с яблони, отсюда и прозвище Рваный), его жена, дородная и величественная старуха, сын Тимофей – парень лет двадцати двух, и дочь – девка на выданье.
Похожий на мать, статный и красивый, из-за стола встал Тимофей. Он вытер тряпкой яркие губы под юношески пушистыми усами, сощурил наглые, навыкат глаза и с развязностью лучшего в хуторе гармониста, девичьего любимца, указал рукой:
– Проходите, садитесь, дорогие властя!
– Нам садиться некогда, – Андрей достал из папки лист. – Собрание бедноты постановило тебя, гражданин Фрол Дамасков, выселить из дома, конфисковать все имущество и скот. Так что ты кончай, полуднуй и выгружайся из дому. Зараз мы произведем опись имущества.
– Это почему же такое? – кинув ложку, Фрол встал.
– Уничтожаем тебя как кулацкий класс, – пояснил ему Демка Ушаков.
Фрол пошел в горницу, поскрипывая добротными, подшитыми кожей валенками, вынес оттуда бумажку.
– Вот справка, ты сам, Размётнов, ее подписывал.
– Какая справка?
– Об том, что я хлеб выполнил.
– Хлеб тут ни при чем.
– А за что же меня из дому выгонять и конфисковать?
– Беднота постановила, я же тебе пояснил.
– Таких законов нету! – резко крикнул Тимофей. – Вы грабиловку устраиваете! Папаня, я зараз в рик поеду. Где седло?
– Ты в рик пеший пойдешь, ежели хочешь. Коня не дам. – Андрей присел к краю стола, достал карандаш и бумагу…
У Фрола синевой налился рваный нос, затряслась голова. Он как стоял, так и опустился на пол, с трудом шевеля распухшим, почернелым языком.
– Сссук-ки-ны!.. Сукины сыны! Грабьте! Режьте!
– Папаня, встаньте, ради Христа! – заплакала девка, подхватывая отца под мышки.
Фрол оправился, встал, лег на лавку и уже безучастно слушал, как Демка Ушаков и высокий застенчивый Михаил