мне явилась гордость. Я уперлась в твердую грудь ладонями и напряглась, вырываясь из плена умелых губ командира «Гордости Аттарии». Он тут же вновь перехватил меня, положил руку на затылок, не давая увернуться, и заглянул в глаза. Я вздрогнула, глядя на сужающиеся и вытягивающиеся в вертикальные черточки зрачки. Радужка Димы из шоколадной стала желтовато-карей.
– Дим, твои глаза, – хрипло прошептала я.
– Что видишь? – Тон мужчины стал неожиданно требовательным.
– Радужка посветлела и зрачки…
– Что зрачки?
– Вертикальные, мли-и-ин…
Дима тут же выпустил меня из рук и отшатнулся, спеша к зеркалу. Некоторое время он рассматривал себя, что-то бурча на непонятном языке, который чип в моей голове не распознал. Но по интонации это более всего походило на «охренеть», с чем я не могла не согласиться. После обернулся и, чеканя шаг, подошел ко мне, вновь вцепившись мне в руку.
– Идем, – коротко велел он.
– Хрен те в обе руки, – машинально нахамила я, опять рассматривая его глаза. – Я тебя боюсь.
Дима открыл рот, чтобы что-то сказать, но опять замер, прислушиваясь к не слышному мне голосу.
– Ты издеваешься? – рыкнул он, и глаза стремительно потемнели, становясь обычными. – Иду!
И он опять ушел, ничего не сказав, но уже от дверей каюты бросил на меня странный взгляд. Я некоторое время пялилась ему вслед, затем почесала в затылке и все-таки глубокомысленно изрекла:
– Ни фига себе за хлебушком сходила…
Следующий час, по моим внутренним часам, не заслуживавшим доверия, как и внутренний компас, меня никто не беспокоил. За это время я успела осторожно отнести на кровать бирюзовое платье, сделав вывод, что умная шмотка отреагировала на мои воспоминания о поездке от площади Раздора до «Гордости Аттарии» и сама меня раздела. Но данный вывод повлек за собой следующий. Так это что, подумай я где-то о чем-то подобном, и все? Здравствуй, самый жуткий кошмар: голая Инна в комнате, полной народа? Пожалуй, не буду я злоупотреблять его ноской.
После этого я закинулась алкогольной пилюлькой, чтобы стресс снять, и взялась за дальнейшую примерку. Теперь гораздо спокойней и даже с опаской. Кто его знает, что мы еще такого экзотического накупили с моим синеглазиком – того и гляди еще на что-нибудь нарвешься. Но остальная одежда оказалась нормальной тупой одеждой, то есть послушной и неприхотливой. Мне еще не хватало с каждой тряпкой сюсюкать, чтобы не задеть ее тонкую душевную организацию.
Когда в третий раз объявился Дима, я уже сидела в своем родном спортивном костюме, веселая на две пилюли и совершенно… беззаботная.
– О, Димон! – жизнерадостно восхитилась я. – Заходи, брат! Присаживайся, – я указала широким жестом на всю каюту. – Рассказывай, как ты докатился до жизни такой.
Ардэн замер у входа, он явно опешил от столь радушного приема и теперь подозрительно смотрел на меня.
– Ну, иди-иди сюда, морда инопланетянская, – поманила я его к себе пальцем. – Цыпа-цыпа, ик, о-ой. Чего-то