на свете, она родила бы тебе еще одного малыша, нашего братика. Да, она так говорила. А мы с Дианой обнимали бы тебя каждый день так, словно завтра тебя снова может забрать у нас Бог.
Так жаль, что ты не можешь умирать, а затем, спустя пару дней, возвращаться. Тебя тогда любят сильнее.
Твой сын, Даниил».
Если сравнить эти три письма, то можно обнаружить, что они пишут об одном и том же. Об одной трагедии. Только дети обращаются к отцу, пытаясь разглядеть в синем небе его очертания, а Юлия – к Богу, сталкиваясь с призраком на каждом углу этого дома.
Это был траур. Но все жили, при этом продолжали ходить на работу, заниматься бытовыми вопросами, будто ничего и не произошло. А если и было что-то, то это не оставило след в их душе. Только самые близкие почувствовали внутри себя опустошенность, тот ком горечи в горле, а с век роняли жалость к себе, но и они продолжали жить. Мир не перевернулся, не вспыхнули пламенем дома, города и страны. В тот день даже не было дождя, а мир и не знал, что на одного человека сегодня стало меньше.
Когда я спустился во двор и вышел на многолюдную улицу, я нес в себе катастрофу, словно бомбу внутри себя, мне казалось, что вот-вот взорвется весь город. Но ничего не взорвалось, прохожие шли себе куда-то и скрывались медленно за углами улиц. Молодые смеялись громко, веселились, влюбленные целовались открыто у всех на виду. И только я понимал, что у них всех сегодня праздник, ведь время еще не пришло отнимать самых близких людей.
Мне хотелось, чтобы каждый прочувствовал это горе, пронес его в себе, чтобы по телу пробежалась ледяная дрожь, а глаза стали пустыми, стеклянными. Я жестоко желал, чтобы их сердца охватила тревога и мука. Я хотел, чтобы у каждого Бог отобрал кого-то в семье.
Адресат получил ваши письма, родные. Птицы доставили весточку о нем с Небес…
«Здравствуйте, дети. Здравствуй, Юлия. Мой вам низкий поклон.
Есть такое место – его называют Небом. А небо в Раю… Вы – мои сны. Я закрываю глаза и вижу вас. Мне сейчас очень трудно покинуть землю, она сырая от ваших слез. Если бы вы знали, что сердца ваши горячие и больные терзают меня каждый раз, разбивая на миллионы осколков, частиц. Не желали бы вы мне покоя, любимые и земные? Я расскажу вам правду. Врачи солгали, что меня больше нет. Они не видели, как я встал и покинул палату, они так были озабочены моим телом, что даже не заметили, как босиком я направился к выходу по холодному коридору. Я проходил их насквозь. Они солгали, что я умер в четыре утра. Я не умер, а встал и ушел, облегченным. Все тяжкие боли покинули меня. Я не видел свет в конце тоннеля, но я видел вас. Тебя, родная моя, любимая, ты так крепко спала, что будить тебя не хотелось. Я поправил волосы на твоем лице, ты видела это, вспомни. А я видел ту гримасу боли, застывшую на твоем лице, когда тебя разбудили. Я ведь снился тебе! Дети, вы меня не слышали тогда, хотя Диана проснулась, когда я уже уходил. Я вас запомнил совсем еще маленькими, вы давно уже выросли из своих пижам. Как жаль, что вы меня