письма Константинопольского патриарха Филофея к «благороднейшему великому князю всей России»[53] Дмитрию Донскому от 1370 г. и целый ряд иных аналогичных сочинений, опровергающих распространяемую мифологическую схему.
9. Миф о деспотическом характере государства Ивана III
Создание русского централизованного государства и превращение его в одну из величайших мировых империй вызывает стремление у ее противников очернить соответствующий период российской истории. Отсюда ведет происхождение попытка представить созданную Иваном III державу как «деспотическую, глубоко и демонстративно безнравственную форму государственности, убивающую все самое лучшее и прогрессивное»[54]. Согласно мнению одних, Московия взяла за основу своей политической системы организацию государственного управления Золотой Орды с якобы характерной для нее восточной жестокостью. Другие полагают, что Россия решила возродить себя в качестве новой Византии, сущность которой составляла «совокупность темных сторон византийского государственного и частного быта: придворная лесть, деспотизм, тонкий ум при свободе от нравственных правил, пышность и разврат»[55].
Заявления подобного рода не только извращают политическую систему, созданную Иваном III, позорят благословившую ее православную церковь, но и выставляют на позор русский народ, поддержавший строительство деспотии. Ведь, как известно, каждый народ заслуживает ту власть, которой он достоин. Поэтому страшен сам вывод, который стремятся сделать из подобных рассуждений: порочна, а значит несовершенна не только российская власть, порочен и несовершенен сам народ, ставший опорой деспотии. Следовательно все, что работает на уничтожение самобытности российского народа, работает на уничтожение России как «империи зла» во всех ее социальных проявлениях.
Подход противников созданной Иваном III самодержавной государственности определяется непониманием ее сущности, опирающейся на религиозно-политические приоритеты православия, а не на узурпацию власти государем. Для православия остается очевидным, что в людях господствует зло, поэтому любое расширение их политических прав и свобод раскрепощает в них порочные начала.
Чтобы не допустить этого, русская государственность той поры стремилась «пусть не всегда удачно, приблизить свое делание к Церкви, поднять все до ее уровня, уйти в нее, а не отделиться, эмансипироваться и снизить все возвышенное до потребностей обывателя»[56].
Идя этим путем, светская и духовная власть Московской Руси не признавала абстрактной свободы, а видела в ней двойственную природу, вытекающую из двойственной природы всего сущего на земле. Считая, что есть свобода «для греха», разрешающая и защищающая порочную жизнь, и свобода «от греха», создающая условия для нравственного совершенствования граждан, русская власть той поры понимала, что «в православии подлинная свобода обретается в освобождении от власти греха, от… злого начала. Эта свобода подразумевает