раскрыв глаза и стараясь осознать эту недвусмысленную фразу.
– Кого вы имеете в виду? – спросил Жоан.
– Себя, – сухо ответил Микель. – Я – сукин сын.
Жоан не находил слов. Что он мог ответить? Что имел в виду дон Микелетто, выражаясь подобным образом? Он вздрогнул. Значит, у него было поручение, от которого ему было не по себе? Он пришел убить его? Книготорговец напрягся, незаметно нащупал кинжал на поясе и приготовился дорого продать свою жизнь.
Микель смотрел на него стеклянными глазами, в которых отражался свет костра. Прежде чем ответить, он с силой сжал зубы, так что челюсти обозначились под кожей. Казалось, он испытывает нестерпимую боль.
– Моим отцом был граф Кочентайна, а матерью – валенсийская крещеная мавританка. Она была очень красивой женщиной, граф влюбился в нее, и я появился как плод этой любви. Графиня всегда называла мою мать шлюхой, а меня сукиным сыном. – Он замолчал и пристально посмотрел Жоану в глаза. – Не знаю, зачем я тебе рассказываю все это. Никому я этого не говорил до сих пор и, наверное, поделился с тобой, потому что у тебя тоже было нелегкое детство. Ты мне очень по душе. Никогда ни один незнакомец не помогал мне так, как помог ты в тех барселонских тавернах, и я не думаю, что это когда-нибудь произойдет со мной вновь.
– Как бы вы не пожалели завтра о том, что рассказали мне под парами алкоголя… – ответил Жоан, не скрывая своего страха.
Микель расхохотался.
– О том, что рассказал тебе секрет из секретов и после этого вынужден буду убить тебя?
Жоан кивнул, выдавив из себя улыбку, а Микель снова рассмеялся.
– Не волнуйся. Даже выпив лишнего, я знаю, что могу рассказать другу. А что нет.
– Я рад.
– Ну так вот, мой отец любил мою мать и захотел, чтобы я получил такое же образование, как мои сводные братья: латынь, кое-что из философии, теологии и языков, а также военное ремесло. Он позаботился о том, чтобы я жил во дворце и учился у тех же учителей, что и остальные его дети. Но это была территория графини, и она изливала на меня всю ту ненависть, которую питала к моей матери. Слуги и их дети насмехались надо мной и чинили всяческие неприятности. Ребята моего возраста не осмеливались называть меня бастардом, но я ничего не мог поделать со старшими, и в конце концов общими усилиями им удалось добиться того, что я стал чувствовать себя низшим существом – сыном падшей женщины.
Я не имею большой склонности к общению, тем не менее сызмальства привык защищать себя, поэтому дети прислуги и даже мои братья жаловались на мои пинки и удары кулаками, которые я раздавал. Это еще больше ухудшило мое положение, потому что графиня преследовала моего отца, обвиняя его в том, что он дал прибежище во дворце буйному типу. Ко мне никогда не относились так, как к моим братьям, никогда я не носил ту же одежду, не чувствовал ласки; я спал в комнатах со слугами, а не в господских покоях.