я понял, ты… – сказал я, когда Нина наконец-то появилась из спальни. – Ты… Помоги мне найти слово. Очень емкое понятие. Означает положительную эмоцию, удовлетворение. Черт, крутится на кончике языка.
Нина изобразила улыбку, при этом не улыбнувшись.
– Ки. – По совету психотерапевта она недавно начала называть свою мать по имени.
– Надо же, – сказал я. – Первый разговор за… сколько времени прошло, год?
– И да и нет. Она мне писала мейлы в последнее время. Или, может, это ее ассистент писал, кто ее знает.
– Так о чем вы говорили?
– Да так, о том о сем. О погоде в Сан-Франциско. И как я могла бы уже быть замужем за Гевином Ньюсомом[19], если бы только сходила с ней на одну вечеринку. Оказывается, его бракоразводный процесс завершен.
– А наш?
– Вот именно. Как книга?
– Бывает и хуже.
– Приятно слышать. – Нина пропала на кухне. Секундой позже там зарычала, просыпаясь, кофеварка.
– С тобой все в порядке? – проорал я сквозь шум.
– Все хорошо.
Это звучало настолько неубедительно, что я оторвался от романа и последовал за ней на кухню. Нина бродила вокруг “Делонги”, дожидаясь, пока гудроновой консистенции кофе не докапает в чашку. Инара, подняв джинсовый зад, ритмично скребла кафель в углу. Ее щетка издавала осенний, успокаивающий звук. Шварк, шварк, шварк.
Нина взгянула на меня, еще раз улыбнулась, посмотрела на Инару, отвернулась, потянулась за чашкой эспрессо, подняла ее – жидкость с запозданием дернулась из стороны в сторону – и поставила обратно. Я протянул руку и дотронулся до ее щеки.
– Точно все в порядке?
В ответ Нина молча наклонилась ко мне и, уменьшаясь на глазах, сложилась в объятие. Ее нос уткнулся мне в ключицу, обе руки прижались к моей груди.
– Я так больше не могу. – Ее губы нашли мое ухо. Она зашептала прямо в него, так, что каждое слово ощущалось как отдельный толчок воздуха. – Я не могу так больше, Марк, не могу.
– Почему… что… что ты не можешь? – спросил я, практически на руках вынося ее из кухни.
– Ничего. Я не могу ничего не делать.
– Это тройное отрицание, – попытался я пошутить.
– Перестань. Я не могу продолжать делать то, что делаем мы, то есть ничего. – Шварканье из кухни замедлилось и остановилось. Инара заинтересовалась разговором.
– О чем ты? Ты ведь только начала заниматься своим цианистым калием, и вообще…
– Чушь все это. – Я никогда не видел ее в таком состоянии. – Мы оба попусту тратим время, свое и друг друга. Люди должны работать.
– Я работаю. Я работал всего минуту назад. Говнороманы сами себя читать не будут.
– А я нет. И мне нужно, Марк, мне физически, до боли необходимо работать. Я не могу всю жизнь закатывать ужины для пьяных фигуристок.
– Так вот ты о чем?
– Не совсем. Но да, и об этом тоже.
– Ты