и вырос в Петербурге. Вместо этого они рассчитывали на способность русских «выше крестьянского состояния» изъясняться по-немецки или по-французски[144]. С 1770 г. в Петербурге местом встреч для англичан, а также для русских англофилов служил Английский клуб[145]. Начиная с 1785 г. городские власти разрешили ввести в цехах, где преобладали иностранцы, деление не только по профессиям, но и на русские и иностранные объединения внутри одной профессии[146]. Не вполне чувствуя себя дома в Петербурге, большинство иностранцев надеялось быстро сколотить в русской столице состояние и возвратиться на родину. Никому из них и в голову не приходило поступать иначе. И тем не менее некоторые иностранцы отказывались от своего гражданства, становились российскими подданными и даже принимали крещение в православной церкви и русифицировали свои имена.
Русские переселенцы, не встречавшие в столице ни языкового, ни культурного барьера, сталкивались с иными проблемами, приспосабливаясь к жизни в Петербурге. Полное погружение в городскую среду было особенно трудным для временных обитателей столицы. Шторх хорошо описал их положение: «Большую часть низшего класса людей едва ли можно причислить к жителям столицы из-за их непрерывного притока и оттока. Всё лето многие тысячи их работают плотниками, каменщиками, мостильщиками, малярами и т. п., которые возвращаются домой с приходом зимы и чьи ряды пополняют новые тысячи, зарабатывающие на хлеб извозом, заготовкой льда и т. д. Многие из них, таким образом, не имеют постоянного местопребывания в городе и никакого имущества, кроме инструментов своего ремесла. Они живут в основном на окраинах города или в окрестных деревнях, где вступают в артели, или компании, составленные из разного количества людей, и оплачивают расходы на жильё из общего котла. Многие из них, подрядившись возвести здание или выполнить другую работу как каменщики, плотники и т. п., никогда не покидают места работы, но спят на открытом воздухе между кучами всякого хлама, чтобы с утра раньше всех приступить к делу. Множество их живет всё лето напролёт на баржах и деревянных плотах, которые они сами пригоняют в Санкт-Петербург»[147].
Эти кочевые обычаи, установившиеся в екатерининское время и известные в исторической литературе как отходничество, подрывали прежнюю оседлую сельскую жизнь и способствовали переходу людей от круглогодичного пребывания в имении или в деревне к окончательному выбору Петербурга своим домом. И хотя бывало, что переселение насовсем оказывалось невозможным, психологическая готовность оторваться от прошлого, созревшая в этот период, привела к ещё более мощному росту города в начале XIX в. Модель частичного разрыва с деревней и неполной ассимиляции в городе ещё долго просуществовала среди русских крестьян в индустриальный период[148].
Российское общество XVIII в. очень чутко воспринимало различия в чинах, статусе, месте людей в социуме. И нигде эта чуткость не была заметнее, чем в новой столице,