в комнату Тэйт. Чем меньше оставалось идти, тем больше дрожали ноги.
Дверь оказалась открыта. Она всегда была открыта. В отличие от меня, Тэйт нечего было скрывать. Я осторожно ступил в комнату, чувствуя себя исследователем, оказавшимся на зыбкой почве. Обходя комнату по кругу, я отмечал про себя, что́ в ней изменилось, а что́ осталось прежним.
Я всегда уважал нелюбовь Тэйт к розовому цвету – если только он не шел в паре с черным. Стены были двухцветными – верхняя половина оклеена обоями в тонкую черно-белую полоску, нижняя выкрашена в красный, а между ними – белый деревянный бордюр. На кровати постельное белье темно-серого цвета с рисунком из черных листьев, обстановку дополняли несколько подсвечников, фотографий и постеров на стенах.
Очень лаконично и очень в ее стиле.
Я также заметил, что в комнате нет ничего, напоминающего обо мне. Ни фотографий, ни сувениров из того времени, когда мы дружили. Почему, я знал и так. Скорее не понимал, почему это меня расстроило.
Бросив сумку на пол, я подошел к проигрывателю, который стоял здесь с незапамятных времен. Док-станция под айпод у Тэйт тоже имелась, но самого айпода не было. Наверное, забрала с собой во Францию.
Какое-то извращенное любопытство точило меня изнутри, поэтому я щелкнул кнопкой и выбрал режим проигрывания дисков. Радио Тэйт не слушала – считала, что большинство треков, которые попадают в эфир, – полный отстой.
Включилась песня Dearest Helpless группы Silverchair, и моя грудь затряслась от беззвучного смеха. Попятившись к кровати, я лег и погрузился в звуки мелодии.
– Не понимаю, как ты можешь слушать всю эту альтернативную чушь, Тэйт.
Я сижу на кровати, нахмурившись и все равно не в силах сдержать улыбку, которая так и просится наружу. Отчитываю ее, а сам больше всего на свете хочу видеть ее счастливой.
А она чертовски мила сейчас.
– Это не чушь! – утверждает Тэйт, округляя глаза. – Это единственный из всех моих альбомов, в котором все песни одинаково хороши.
Я отклоняюсь назад, опираясь на руки, и со вздохом говорю:
– Занудство какое. – А она вытягивает губки, делая вид, будто играет на гитаре.
Я смотрю на нее – а я мог бы смотреть на нее каждую минуту, каждый день, – и понимаю, что все мои слова – пустой звук. Ради нее я бы высидел миллион концертов Silverchair.
Между нами что-то поменялось. Или это только с моей стороны, не знаю. Надеюсь, что для нее тоже.
Наши отношения всегда были дружескими и непринужденными, но теперь все иначе. Последнее время, когда я вижу Тэйт, мне, черт возьми, хочется схватить ее и поцеловать. Мне кажется, будто со мной что-то не так. Моя кровь закипает, когда я вижу ее в крошечных джинсовых шортиках, как те, что на ней сейчас. Даже ее мешковатая черная футболка с логотипом Nine Inch Nails заводит меня.
Потому что это моя футболка.
Тэйт попросила ее однажды и так и не вернула. Или, может, я сам разрешил ей оставить футболку себе. Как-то я заметил, что она спит в ней ночью, и после этого мне расхотелось ее забирать. Когда я думаю, что она спит в моей