Интересно, неужели этот отвратительный запах когда-то казался ему привлекательным? Он не мог понять, что она говорит ему своим похотливым голосом. Почему у всего, что он ест, такой странный металлический привкус? Она была его женой, но не казалась даже членом семьи. Она неизменно величает его «господин доктор», ни разу не назвав по имени – Рабино. Даже прикасаясь к коже своих пациентов, он чувствовал бóльшую близость.
– Я никогда не слыхал ни о чем подобном, дорогая, но если ты полагаешь, что это важно… – Он ощущал необходимость быть с ней вежливым, дабы компенсировать отсутствие подлинных чувств.
Она сказала:
– Я все устрою. С одной стороны будет надпись по-венециански, с другой – по-латыни.
– Очень хорошо. А теперь… я должен идти. У матери этих двух детей под мышкой образовался бубон[34]. Она пыталась скрыть его от меня, потому что не хотела отвлекать мое внимание от детей.
– Христиане? – поинтересовалась Сосия, сморщив нос.
– Обычные люди, Сосия, и они страдают.
– Они могут заплатить?
Рабино солгал:
– Они уже дали мне денег для аптекаря.
– Тогда отдай их мне. Я потрачу их на твои бумаги.
Денег у них не было. Рабино собирался сам заплатить аптекарю. Или обменять кое-какие из своих трав на prezioso liquore[35], triaca[36], на которую столь безосновательно полагались многие венецианцы. Он хотел обратиться к Струццо на Мерсерии, или к Карро во Фреццарии, или к Фенису в Сан-Люке, а при необходимости – и ко всем остальным, чтобы помочь молодой матери.
Он представил себе долгую прогулку на холоде и циничные лица, обращенные к нему: Фирконе, Сирена, Лилия, Яблоко или Солнце. Аптекари Венеции любили выдумывать себе поэтические имена, чтобы вплести кружево заклинаний в магическую формулу своих благоуханных снадобий. А если они не помогут ему, то всегда можно обратиться в лавки помельче, где ему пойдут навстречу в обмен на час-другой его времени, проведенный с их пациентами, или же письменное предписание скептически настроенному клиенту благородных кровей. Имя Рабино Симеона кое-чего стоило в Венеции, невзирая на его национальность или же, напротив, благодаря ей. В обстоятельствах крайнего порядка многие благородные венецианцы привыкли больше полагаться на быстрых и незаметных врачей-евреев, чем на собственных модных и словоохотливых лекарей.
Сосия протянула ему руку через стол. Рабино незаметно отодвинулся, чтобы она даже случайно не коснулась его.
– Как-нибудь потом, дорогая. На этой неделе мне предстоят и другие медицинские расходы.
Он поспешил прочь, позабыв свою поношенную шляпу на столе. Сегодня днем солнце и ветер напекут ему голову. Сосия не напомнила ему, чтобы он захватил ее.
– Ты жалок, – сказала она, обращаясь к шляпе, после чего принялась убирать со стола.
Бокалов было много. Вчера вечером