теперь вот… Так бездарно, бездумно быть сожранным, растерзанным монстром, который стал хозяином нового мира.
«Хозяином мира… – мелькнула в голове Марины усталая, опустошенная мысль. – Теперь мир живет по иным законам. Либо сожрешь ты, либо тебя. Кто кого. И до этого противоборства нам осталось куда меньше, чем может предположить Паценков, чем могут догадаться жители бункера… То лекарство, которое мы стащили из лаборатории раньше, чем до него добрались местные разведчики, подходит к концу, а это значит, что…»
Размышления женщины оборвал резкий голос Андрея.
– О чем ты задумалась?! Ты здесь вообще? Что скажешь в свое оправдание?!
– Оправдание? – брови Марины превратились в две укоризненно изогнутые дуги. – То есть ты думаешь, я должна перед тобой оправдываться?
«Мне бы перед собой оправдаться. Смерть Пети и Леши себе простить. Придумать что-нибудь, как я придумываю каждую ночь, чтобы хоть немного очистить себя от того дерьма, в которое вляпалась еще двадцать лет назад…»
– У меня была четкая инструкция, – продолжала она. – Разведчиков группы, идущих из Раменок, впустить.
– Условный стук не прозвучал! – крикнул Андрей.
– Но Леша лежал под дверью, и он был ранен. Разведчики вернулись? Да. Я действовала по инструкции? Да. Что ты хочешь от меня, Савельич, какого лешего тебе еще приспичило? Хочешь себя перед народом оправдать? Хренушки тебе. Не за мой счет.
– Леша все равно бы сдох! Он не постучал условным стуком, потому что вокруг ошивались эти твари, он не мог подставить бункер!
– Зато минут десять скреб люк, корчась в конвульсиях и обделавшись от страха. А мы сидели и выжидали. Трусы. Сволочи и трусы, как и весь этот чертов спятивший мир. Минутой раньше – и Леша был бы жив и здоров. А мутант сожрал его руку на моих глазах. Ты сидишь в кабинете, и за все восемнадцать лет на поверхность поднялся один раз. А я там бываю каждые три недели, когда заканчивается жратва и бензин. Я видела многое. Я видела глаза Леши, Андрей. Не приведи тебя Бог увидеть такое даже во сне.
– Он не мог рисковать бункером, он все равно бы умер! – прошипел начальник, нависая над Мариной.
Она посмотрела ему в глаза. Холодно, бесстрастно, устало.
– Там был живой человек. Ты ученый, Андрей, хоть и бывший. Ученый-гуманитарий. Помнишь ведь – labor et scientia, arte et humanitate, трудом и знанием, искусством и человеколюбием. Я поклялась исполнять этот девиз, что бы ни случилось. Человеколюбием. Оставить на растерзание тварям – или спасти? Это был выбор.
– Зато ты не спасла своего Петю! – бросил Паценков. Прирожденный руководитель, но мелочный и жестокий человек.
– Петя погиб случайно. На его месте могла быть и я, и Ваня. Просто нам повезло. Ему – нет. А Леша был обречен на смерть, и мы пытались дать ему шанс. Мизерный – но шанс выжить. И не стоит давить на больную мозоль. Ты отлично знаешь, что мне очень больно переживать потерю Петра.
– Прости меня. Иди, отдохни. Мы еще побеседуем