Такой подход лежал и в основе требований ряда экономистов проявлять революционную бдительность при проведении в жизнь принципов нэпа, быть чрезвычайно осторожными при переводе предприятий на хозрасчет и даже отвечать «коммунистической реакцией» (термин Ю. Ларина) на чересчур активные действия в этом направлении. Задача вытеснения чуждого новому строю частного капитала при помощи административных мер естественно вытекала из подобной логики. Эффективное частное хозяйствование оказывалось опасным для социализма и уже потому уголовно наказуемым[18].
Практическая реализация этой линии оказывала негативное влияние на возможности динамичного развития производительных сил. Прежде всего, это отражалось на положении дел в аграрном секторе – важнейшем тогда в экономике страны как по количеству занятых, так и по его экспортной роли. Любой вырывающийся вперед крестьянин, способный достичь более высокой производительности труда, получать повышенные доходы и, следовательно, способный увеличивать фонд накопления (покупать удобрения, технику и т. д.), а не только свое личное потребление, автоматически записывался в кулаки со всеми вытекающими отсюда последствиями (отменой государственных льгот, предоставлявшихся беднякам и середнякам, ухудшением условий снабжения, что было особенно болезненно в обстановке нараставшего товарного голода, поражением в политических правах). Регулярные переделы земли также не способствовали формированию психологии рачительного хозяина.
Соответствующие военно-коммунистической доктрине идеи развивались и многими «аграрниками-марксистами»: велись интенсивные дискуссии о том, по каким критериям может быть правильно прослежена дифференциация деревни, кого относить к кулакам и т. п. Словом, вопрос, кого считать эксплуататором, чрезвычайно заботил этих экономистов, будучи для них гораздо важнее того, какое хозяйство и почему функционирует эффективнее. В поиске эксплуататора иной раз доходили до выводов курьезных, хотя и имевших весьма печальные последствия для развития производства: крестьянин, нанимавшийся к другому крестьянину для выполнения определенного вида работы и использующий для этого свои технические средства, объявлялся эксплуататором того, кто его нанимает.
Словом, экономические и политические условия развития деревни делали крайне невыгодным и даже опасным эффективное хозяйствование на земле, подрывая у более зажиточных слоев стимулы к накоплению, к инвестированию капитала в развитие производительных сил, а у более бедных слоев крестьянства – стимулы к труду. В деревне формировалась достаточно активная армия люмпенских элементов, весьма заинтересованная в регулярных «черных переделах», а государственные органы не столько пытались решить проблему аграрного перенаселения, сколько сознательно или бессознательно подпитывали люмпенскую психологию лозунгами о бедняках как социальной основе Советской власти в деревне. Экономическая логика оказалась