школу. То есть, попросту говоря, в школу для отстающих детей. А если выражаться предельно точно – школу для дебилов. Надо сказать, что родители мои восприняли это известие достаточно спокойно. Уже спокойно. И даже не противились ему, хотя могли – им бы всё же пошли навстречу. Потому что год мучительной борьбы за возможность считать меня нормальным ребёнком, который может учиться на нормальные оценки и у которого впереди нормальное человеческое будущее, истощил их и морально, и физически. Они не признавались себе в этом, но на самом деле уже махнули на меня рукой.
Мне вспоминается один из их диалогов, исполненный шёпотом на кухне – дабы оградить нас, детей своих, от тех шокирующих истин, которыми они бросались друг в друга. Несмотря на шёпот и закрытую кухонную дверь, я отчётливо услышал его из детской комнаты.
– Это ты виноват, – ядовито шипела на отца мама. – Мне же говорили, что у тебя брат деда был слабоумным.
– Я не знал его, – слабо пытался оправдываться папа. – А наговорить могут всё, что угодно.
– Думаю, что меня ещё пожалели. Не рассказали всего о нём. Недаром врачи всегда спрашивают про наследственность. Господи, – даже интеллигенты вспоминают в такие минуты Всевышнего, – что же нам теперь делать?
– Давай ходить на консультации к врачам, давай читать специальную литературу. Возможно, какое-либо лечение или операция помогут ему.
– Операция? О чём ты говоришь?! Я не позволю ковыряться в мозгах моего сына.
– Ну почему обязательно в мозгах? И потом – если это будет ему на благо…
– Как, как он теперь будет жить в этом жестоком мире?! – я так и видел, как моя мама в бессилии заламывает руки. – Мир не примет его. Отвергнет. Господи, за что нам такое наказание?
Я ни в чём не виню своих милых и таких чудовищно обыкновенных родителей, они всегда желали мне только лучшее. Бедные, они полагали, что жизнь, которой живут они – это и есть квинтэссенция правильности и даже некоего счастья. Что ходить на работу – это хорошо, что рожать детей – это хорошо, что ездить на выходных в огород (чего я не любил больше всего на свете) – это ещё лучше. Увы, я так не считал.
Им было тяжело, им было ужасно тяжело. Ребёнок из учительской семьи, семьи, представители которой работают в той же школе, да вдруг тупой, и это при том, что старшая дочь умница и активистка. Это настоящий удар для тихих, но гордых интеллигентов. Не было за этот год вечера, чтобы они не разговаривали со мной долго, обстоятельно и нудно, не было вечера, чтобы они не решали со мной задачи и не делали упражнения по русскому языку, не было вечера, чтобы они не трясли меня за плечи и не орали истерично, пытаясь вернуть меня на путь истинный – всё напрасно. Всё, всё, всё. Абсолютно всё. Я их победил.
Не знаю, как они пережили это. Вряд ли вся эта нервотрёпка прошла для них бесследно. Сейчас я вспоминаю, что они очень изменились в то время,