не стал выпытывать у взрослых, чего такого он должен будет понять с возрастом и в чем разобраться. Он уже доел свой кулеш и, перевернувшись на спину, смотрел на звездное небо. В реке хлюпнула хвостом крупная рыбина. На том берегу зашумела ночная птица. Темень, напуганная кругом света, что отбрасывал костер, таила в себе загадку. Витя представил, как много еще всего на земле. Таких же склонов и рек, что сейчас рядом с ним. И есть еще большие горы и озера, моря и океаны.
– Бать, а ты море хоть раз видел? – спросил вдруг мальчик.
– Видел, сынок, – ответил тот небрежно, тоже перевернувшись на спину.
– А где? Когда?
– Да на фронте когда был… в сорок втором… после госпиталя…
Дядя Захар что-то сказал Вите в поддержание морской темы, и они живо заспорили. А Витин отец вспомнил, как его и других бойцов, из числа выздоравливающих, набрали в зенитную команду на один из сторожевых кораблей Черноморского флота. Стояли последние числа июня. Госпиталь, в котором он лежал, срочно эвакуировали: тяжелых перевозили куда-то; а почти выздоровевших и оправившихся от ран, отправляли снова на передовую. Поговаривали, что это делается не просто так. Где-то совсем рядом, в паре десятков километров от их госпиталя, в предгорном санатории, тоже переделанном под госпиталь, местные вырезали ночью всех раненых и медперсонал. Солдат из сводного отряда НКВД, который вот уже два дня прочесывает всю лесистую округу и горные аулы, видел кто-то и из его палаты.
Севастополь в те дни держался из последних сил. Во флоте тоже были крупные потери. В Новороссийске оборудовали несколько рыбацких ботиков крупнокалиберными пулеметами, тем самым, переделав их под какое-то подобие сторожевиков. С конвоем из двух легких крейсеров, небольшой транспортный караван, повез к осажденному городу боеприпасы и продовольствие. В небе над Черным морем хозяйничали «самолеты с крестами». На пути к Севастополю, на дно пошли несколько ботиков. Но посудине, на которой был боец Литвинов (а именно эту фамилию носил Витя и его отец), повезло. Лишь пару раз его обдало волной, от разорвавшихся близко от борта бомб.
Над городом-героем, добывшим себе славу еще при царе, висело стойкое облако из пыли, пороховой гари и дыма пожарищ. Враг не давал покоя своей осадной артиллерии, а та, в свою очередь, вгрызалась в бетон советских дзотов и бронеколпаков, крошила каменные склоны, опоясывавшие главную базу Черноморского флота. Что оставляли от людей эти монстры германской промышленности, сказать трудно. Немалая часть оборонявшихся проклинала Круппа и все его потомство на многие поколения вперед. «Вот чертов Крупп! Батьку моего угробил в первую германскую, и меня хочет!» – слышалось среди защитников крепости. Даже те, что еще оставались живы, были близки к помешательству. Севастополь – единственный город, на который упало артиллерийских снарядов больше чем пуль из стрелкового оружия.
К Северной бухте уже вышли немцы, и конвой из Новороссийска подошел к небольшой пристани, сколоченной на днях