я, конечно, и с детьми моих тётушек – с кем-то чаще, а с кем-то лишь изредка. А дети были у каждой из них: у тёти Лены – трое, тёти Любы – сын Олег – с огромной шапкой светлых курчавых волос, у остальных – по двое. Все они были очень разными не только внешне, но и по характеру. Наиболее близкие отношения у меня сложились с Борисом Проценко, который, несмотря на молодость, успел познать самые разные стороны жизни. Он запросто сходился с людьми, особенно, с девушками, и показался мне вначале излишне раскованным и в чём-то даже бесшабашным. Со временем я понял, что на самом деле он был человеком основательным и очень надёжным, но предпочитал скрывать это за внешне легким поведением и ироничным отношением к жизни.
Глава 2. Из раннего детства
В том, что моё появление на свет было желанным для родителей, я не сомневаюсь, но самые первые воспоминания перемежаются почему-то с некоторыми неприятными ощущениями.
Родился я 8-месячным и, возможно, поэтому имел ослабленное здоровье. Об этом не раз напоминала мне потом мама, заботясь, чтобы я не перегружал себя. Тем не менее, осознавать себя я стал очень рано. В памяти отчётливо отложилось, что я часто плакал перед сном, а порой и ночью, не давая отдохнуть ни отцу, ни матери. Они по очереди носили меня на руках, пытаясь как-то утихомирить, но это мало что меняло: как только наступало чувство успокоения, я начинал голосить с новой силой, будто пытаясь тем самым «насолить» за что-то родителям. Мне кажется, я понимал, как нехорошо себя веду, но почему-то не хотел сдаваться. Иногда, правда, меня убаюкивала мамина колыбельная песня (чаще всего – про серого волка, который меня может украсть и унести в лес, если я буду ложиться на бочок и спать на краю), но в целом мое поведение, видимо, изрядно досаждало родителям. Хотя и смутно, но вспоминаются отдельные их разговоры на повышенных тонах и возникавшее между ними отчуждение. Со временем я стал осознавать тревогу и от приключавшихся со мной ночных казусов: сон мой нередко прерывался из-за мокрой постели, которую приходилось полностью менять. Я горько переживал происходящее, особенно если мама проявляла недовольство случившейся со мной бедой.
Размышляя потом о детстве, пытаясь отыскать истоки зарождения в моём характере некоторых негативных чёрточек, я пришёл к не очень приятному заключению о том, что и в ранний период, и в последующие годы мне недоставало родительской теплоты. Возможно, это выветрилось временем, но я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы кто-нибудь из родителей меня целовал. Да и сами они никогда не выражали при мне тёплые чувства друг к другу. Я не видел их обнимающимися, не ощущал их радости от общения. Может быть, они считали недопустимым так «раскрываться» в моём присутствии или просто стеснялись?
Теперь я понимаю, какой ущерб наносит такое поведение родителей ребёнку: от неосознанно «привитой» привычки излишне сдерживать свои чувства избавиться нелегко. Я это испытал на себе, прилагая впоследствии немало усилий, чтобы преодолеть этот изъян в своём характере.
С некоторым