посещать женщин легкого поведения. Давний друг Жака, старшего из братьев Лезаж, он поддался очарованию Леоноры после нескольких совместных застолий в усадьбе. Однако он не отважился бы покуситься на ее честь, если бы молодая женщина однажды сама не бросилась к нему в объятия. О том вечере у него остались восхитительные воспоминания.
– Моя козочка, ты сводишь меня с ума! – прошептал он, склоняясь над любовницей. – Я – счастливейший мужчина на земле с того дня, когда ты так смело поцеловала меня, в субботу, 4 марта, в темноте библиотеки. Я, конечно, подозревал, что ты несчастлива с мужем, но я и подумать не мог, что он тебя бил, тем более когда ты была в положении!
– Чш-ш-ш, я хочу забыть о жестокости Гильема. Все мои мысли только о тебе. Прошлое больше не имеет значения, Альфред.
Она сладострастно потянулась, польщенная тем, что возлюбленный жадно взирает на нее. Но уже в следующее мгновение улыбка сошла с ее лица, она прикрылась простыней и привстала.
– Мне пора одеваться, – проговорила она.
– Уже?
– Да, мне еще нужно заглянуть к портнихе. Но перед уходом я хотела кое о чем тебя спросить. Вопрос юридический, но для меня это важно.
– Я слушаю!
Судья был заинтригован, поскольку Леонора впервые обратилась к нему за профессиональным советом.
Он поспешил надеть штаны и поправить рубашку, которую не снимал во время их с Леонорой любовной схватки.
– Не смотри на меня так, Леонора. Это не смешно. Говорить о правосудии и законах комфортнее, когда ты одет соответствующим образом.
– Альфред, мне бы и в голову не пришло над тобой смеяться.
Она схватила свои панталоны, нижнюю юбку и корсет. Он следил за ней взглядом, полным восхищения.
– Ты удивишься, а может, и встревожишься, когда я скажу, что слышала об одной акушерке, которая практикует аборты. Это ужасно, и Церковь жестоко за это карает. Когда я об этом думаю, у меня прямо мороз бежит по коже! Если Господь запрещает это деяние, как смотрит на него закон? Ведь аборт – это преступление, ты согласен?
Бледный от возмущения, судья теребил в руках галстук.
– Конечно это преступление, и за него предусмотрено наказание вплоть до тюремного заключения, причем как для той, кто совершил эту гнусность, так и для женщины, по чьей просьбе это произошло.
– Не слишком тяжелое наказание, – пробормотала Леонора.
– Не говори так, моя красавица! Я имел в виду случаи, когда есть смягчающие обстоятельства и дело рассматривает суд присяжных. Присяжные заседатели могут проявить милосердие к обвиняемым, но в Тулузе был случай, когда одну матрону из квартала «красных фонарей» отправили на каторгу за то, что она провела множество таких операций.
– Я считаю, что каторга – это наименьшее, чего эти негодяйки заслуживают! – заявила молодая аристократка.
– И тебе известно имя этой акушерки? – спросил Альфред Пенсон уже с профессиональным интересом.
– Пока нет. Я услышала разговор случайно, но могу уточнить имя, если порасспрошу прислугу.
– Будь