ей не очень интересно находиться здесь одной, без своей сестры и Кионы.
– Хм! Видимо, именно по этой причине ты разрешила ей помогать Овиду Лафлеру в его школе для индейцев.
– Именно так, мама! – резко ответила Эрмин, начиная сердиться. – Овид приедет за ней в понедельник и отвезет ее туда. Она ничем не рискует, и к тому же такая деятельность заставит ее быть серьезнее и позволит ей позаботиться о тех, у кого есть гораздо больше оснований жаловаться на жизнь, чем у нас.
Лицо у Эрмин было осунувшимся, а взгляд – отсутствующим. В это утро она надела обтягивающую бежевую тенниску и штаны из джинсовой ткани – той голубой ткани, которая быстро завоевывала популярность в Америке. Что касается ее пышной светлой шевелюры, то она была частично скрыта под платком.
Жослин спустился по лестнице, ступеньки которой были покрыты цветным шерстяным ковром, удерживаемым тоненькими медными прутьями.
– Что, мисс Лолотта нам что-то написала? – проворчал он. – Если ее писанина сможет нас отвлечь от мрачных мыслей, то я с удовольствием ее послушаю. А если нет, то лучше вернусь в постель.
– Папа, ты что, намереваешься провести всю оставшуюся жизнь в постели? – негодующе воскликнула Эрмин. – Мы сделали в отношении Кионы все, что следовало. Полиция Онтарио поставлена в известность. Как только полицейские ее найдут, мы поедем за ней на поезде.
– Если этот маленький чертенок не удрал куда-нибудь еще дальше! Наша страна – огромная, – вздохнул Жослин.
– Итак, я читаю! – заявила Эрмин. – Пожалуйста, ведите себя потише. «Париж, 26 июня 1950 года».
– О господи, это письмо было написано больше двух недель назад! – покачала головой Лора. – А что, интересно, они делают в Париже?..
– Тихо! – перебил ее Жослин. – Она могла написать письмо в тот день, но отправить его не сразу.
– Я продолжаю, – нетерпеливым голосом сказала Эрмин. – Сейчас мы, возможно, все и узнаем.
Париж, 26 июня 1950 года
Дорогая Мимин!
Ты, несомненно, удивишься, когда прочтешь письмо подобного содержания. Мы – Людвиг, дети и я – собираемся вернуться и поселиться в Маленьком раю. Родители моего мужа – очень милые люди, и, как я тебе уже сообщала в ходе нашей переписки, они отнеслись ко мне с уважением и добротой. Однако я уже больше не могу выносить ни эту страну, ни людей того города, в котором я работаю по утрам. Хотя леса здесь похожи на наши, зимой тоже выпадает много снега, а многие дома, как и у нас, построены из древесины и красиво украшены, я не перестаю тосковать по моей родной земле и особенно по всем вам: по тебе, моя дорогая Мимин, по маме Лоре, по папе Жоссу, по Мадлен и по детям. Вот уже два месяца меня терзает что-то вроде меланхолии: я почти ничего не ем и плохо сплю. Поэтому Людвиг решил отвезти меня в Канаду, на берега озера Сен-Жан – мою единственную родину.
Маленький рай принадлежит мне на правах собственности. Мы будем жить там так, как и раньше. У нас будет большой огород, куры, свинья, и Людвиг даже надеется найти там работу, чтобы у