поспешил принять меры к прекращению возникающего зла. Он предписал бригадиру Билову выступить из Оренбурга с четырьмястами солдат пехоты и конницы и с шестью полевыми орудиями и идти к Яицкому городку, забирая по дороге людей с форпостов и из крепостей. Командиру Верхне-Озёрной дистанции бригадиру барону Корфу велел как можно скорее идти к Оренбургу, подполковнику Симонову отрядить майора Наумова с полевой командой и казаками для соединения с Биловым; ставропольской канцелярии велено было выслать к Симонову пятьсот вооружённых калмыков, а ближайшим башкирцам и татарам собраться как можно скорее и в числе тысячи человек идти навстречу Наумову. Ни одно из сих распоряжений не было исполнено. Билов занял Татищеву крепость и двинулся было на Озёрную, но, в пятнадцати верстах от оной, услышав ночью пушечные выстрелы, отступил. Рейнсдорп вторично приказал ему спешить на поражение бунтовщиков; Билов не послушался и остался в Татищевой. Корф отговаривался от похода под различными предлогами. Вместо пятисот вооружённых калмыков не собралось их и трёхсот, и те бежали с дороги. Башкирцы и татары не слушались предписания. Майор же Наумов и войсковой старшина Бородин, выступив из Яицкого городка, шли издали по следам Пугачёва и 3 октября прибыли в Оренбург степною стороною с донесением об одних успехах самозванца.
Из Рассыпной Пугачёв пошёл на Нижне-Озёрную. По дороге встретил он капитана Сурина, высланного на помощь Веловскому комендантом Нижне-Озёрной майором Харловым. Пугачёв его повесил, а рота пристала к мятежникам. Узнав о приближении Пугачёва, Харлов… приготовился к обороне. Казаки его изменили и ушли к Пугачёву. Харлов остался с малым числом престарелых солдат. Ночью на 26 сентября вздумал он, для их одобрения, палить из двух своих пушек, и сии-то выстрелы испугали Билова и заставили его отступить. Утром Пугачёв показался перед крепостию. Он ехал впереди своего войска. «Берегись, государь, – сказал ему старый казак, – неравно из пушки убьют». – «Старый ты человек, – отвечал самозванец, – разве пушки льются на царей?» – Харлов бегал от одного солдата к другому и приказывал стрелять. Никто не слушался. Он схватил фитиль, выпалил из одной пушки и кинулся к другой. В сие время бунтовщики заняли крепость, бросились на единственного её защитника и изранили его. Полумёртвый, он думал от них откупиться и повёл их к избе, где было спрятано его имущество. Между тем за крепостью уже ставили виселицу; перед нею сидел Пугачёв, принимая присягу жителей и гарнизона. К нему привели Харлова, обезумленного от ран и истекающего кровью. Глаз, вышибленный копьём, висел у него на щеке. Пугачёв велел его казнить и с ним прапорщиков Фигнера и Кавалера, одного писаря и татарина Бикбая. Гарнизон стал просить за своего доброго командира; но яицкие казаки, предводители мятежа, были неумолимы. Ни один из страдальцев не оказал малодушия. Магометанин Бикбай взошёл на лестницу, перекрестился и сам надел на себя петлю56.