сегодня сказали, легкого эротического содержания. Почти обнаженные мускулистые мужчины целовали на них обнаженных красивых женщин.
Удивительно, но эти открытки произвели на меня очень сильное впечатление. Я оставил портфель, револьвер в промасленном пергаменте, и, усевшись на пол, стал разглядывать неожиданно открывшуюся для меня в этих фотокарточках тайну отношений между мужчиной и женщиной. И хотя в них был только намек, что-то более существенное оставалось за кадром, я почувствовал, что в груди у меня рождается незнакомее раньше волнение, которое кружило голову и звало к действию.
Я сложил открытки в коробочку, перетянул ее резинкой и побежал к окну. Люськина белобрысая головка все еще маячила меж занавесок соседнего дома.
И я стал призывно ей махать, вызывая на улицу. Рядом был большой огород бабки Гагары, сплошь увитый хмелем. Я увлек Люську в это укромное место, мы сели в траву и я разложил перед нею открытки. Люську они тоже заинтересовали, и, я думаю, взволновали, потому что мы стали неумело обниматься и целоваться, повторяя, увиденное на карточках.
И мы уже совсем было распалились, но тут над нашими головами раздался грозный скрипучий голос.
– Это что тут эти безобразники делают?!
Над нами, опираясь на батог, стояла бабка Гагара.
– Вот я вас крапивой! – Она и впрямь потянулась к крапиве, росшей и изгороди.
Я схватил коробочку с открытками и мы с Люськой пулями вылетели из бабкиного огорода.
– А про тебя, Толька, – кричала Гагара, – я все матке расскажу!
Однако нападение бабки Гагары, видимо, не погасили возникшую в нас неизведанную страсть. Не сговариваясь, мы пошли с Люськой, правда, по разным сторонам дороги за деревню, где привольно и высоко колосилась озимая рожь. Тут уж нас никто не мог найти.
Мы довольно далеко зашли в поле. Разделись, сложили аккуратно майки, трусишки и сандалии, и только вознамерились снова обниматься и целоваться, как мне в глаза сквозь колосящуюся рожь блеснуло голубизной. Это была большая лужа, собравшая в низине дождевую воду. Мы побежали к ней и тут же упали в эту парную мутноватую купальню. И хотя она была мелковата для купания, мы были на вершине счастья. Сколько времени мы барахтались в этой грязевой ванне, не знаю. Мы забыли и про открытки, и про страсть, овладевшую было нами, и про само время.
Когда солнце стало заваливаться в рожь на ночлег, мы выползли из лужи и стали искать свою одежду. Ее нигде не было. Не было и коробочки с фотокарточками.
Мы сели с Люськой в рожь, томимые нехорошими предчувствиями.
Слышно было, как в деревню пригнали скотину с пастбища, как бабы закликали своих коров и коз, разводя их по домам. И тут я услышал взволнованный голос своей матери. Она искала меня.
– Толька! – Кричала тревожно она. – Только приди домой, паразит!
Вслед за ней заголосила Люскина мать.
– Люська! Вот я тебя!
Мы уже дрожали в предчувствии