состава?
– Одна ваша казачья бригада и две «дикие» бригады из хозяйства Хан-Нахичеванского не позднее сегодняшнего вечера также поступят в Ваше распоряжение.
– Отлично-с. Когда прикажете расквартировываться и где?
– Южный берег Днестра, где ставка Половцева. Делать это можете хоть сейчас, к вечеру бригады Хан-Нахичеванского подтянутся к Вам.
– Слушаюсь. Разрешите идти?
– Идите. И помните, что сейчас на Вас смотрит вся империя.
Прискакав в ставку Половцева, Краснов не скрывал скептического настроя.
– Здорово ночевали!
– Здоров! Как съездил? – Половцев был в простой рубахе и казачьих штанах – на заднем дворе ставки рубил дрова.
– Весьма и весьма, – выкуривая одну сигарету за другой, отвечал Краснов.
– Да что с тобой?
– Ты знаешь, кто энтот Маннергейм?
– Кто?
– Негра черный.
– Да ну тебя!
– Вот тебе и ну… Захожу значит в ставку, он там при полном обмундировании, ну весь как есть такой генерал не хуже моего, а с лица – чистый африканец!
– Ну и дела! Ну слушал я про него всякое разное, но чтобы такое…
– Вот и я думаю. Не верю я ему. И приказов выполнять его не стану.
– А ну как трибунал?
– Пущай. Пущай лучше трибунал, чем русской землей по приказу арапа черного торговать!
– Твердо решил?
– Тверже некуда. Сегодня прибудут бригады Хан-Нахичеванского – пои их, корми, расквартировывай, а ни о каком наступлении пусть и не думают. Сдадим Зазулинце и черт с ней, зато солдатики мои целее будут!
– Ну гляди, Петр Николаич, твоя голова!..
Половцев в своих опасениях относительно судьбы генерала оказался прав – если бы Краснов успел на утреннюю встречу с великим князем Михаилом Александровичем, то повел бы себя иначе. Как и обещал Маннергейм, вечером бригады Хан-Нахичеванского прибыли в расположение ставки, а завтрашним вечером немецкие войска захватили Зазулинце без единого выстрела. Краснов сумел сэкономить личный состав, но своим бездействием подорвал оборону Юго-Западного фронта, чем вызвал лютый гнев великого князя. Неделю спустя Михаил Александрович вызвал его и Маннергейма к себе в ставку, в Ростов.
– Как прикажете это понимать? – гремел князь, озаряя своды колонного зала своим резким баритоном. – Бригады Хан-Нахичеванского преодолели такое расстояние, присоединились к Вашим войскам, а Вы своим бездействием практически лишили нас форпоста на Днепре! Что это как не предательство и саботаж? А?
Маннергейм вел себя не в пример достойнее, чем Краснов, и вызывал своим поведением его раскаяние и угрызения совести. Выслушивая попреки и оскорбления великого князя, он стоял, потупив взор, лишь изредка бросая в ответ дежурное «виноват», и ни разу не сложив на других ответственность за потерю участка фронта.
– Позвольте, Ваше Высокоблагородие! – вмешался наконец Краснов.
– Не позволю! Я разговариваю