али на работе, а Костик больше хотел в лес, в палаточный лагерь с соседом Мишкой, чем с папой на Чёрное море. Ирина приготовила прощальный ужин, она превзошла себя, стол ломился, будто за окном было не лето, а Новый год. Но беседа за семейным ужином не завязывалась, каждого будоражили свои мысли.
«Как только отец уедет, надо будет найти, куда он прячет ключи от машины,» – беспокоился Костик.
«Господи, ведь он же, наверняка, не будет ничем мазаться на солнце. Будет валяться со своей газетой в самую жару. И его стукнет солнечный удар. Ну ничего не может без меня. Как ребёнок.» – Волновалась Ирина.
«Какое бельё она мне там, в чемодан поскладывала? Опять какие-нибудь дедовские трусы и плавки?.. С таким багажом и смысла нет одному в отпуск ехать.» – Переживал Анатолий Сергеевич.
– Пап, ты не волнуйся, в гараж я и не полезу!
– Толик, я уверена, ты взрослый человек. И мне нет смысла за тебя
переживать.
– Ириша, ты сложила мне в чемодан что поудобней? Мне ж не красоваться там, а одному куковать.
Воспроизвела семья вслух.
Анатолий Сергеевич не имел постоянной любовницы. Он не любил ответственности, и взваливать на себя ещё один, мужскому уму недоступный, необьяснимый женский характер, ему никак не хотелось. Его больше привлекали короткие интрижки, когда никто никому и ничем не обязан. Ему было комфортно в браке с Ирочкой, а в небольшом городе маленькие интрижки, так же как и большие, непременно всплыли бы на поверхность. Наверное, Ирочка не пережила бы этого, да и перед её отцом было бы неудобно. Он вытащил Толика из ниоткуда и поставил на ноги. И помог стать ему тем, кто он есть. В благодарность за это, Толик женился на его дочери и подарил ему внука. И назвал в честь деда – Константином. Правда, Ирочка и так ему нравилась, но он вряд ли заинтересовал бы её, если бы её отец не сделал из него человека.
– Толик, прошу тебя, следи за своим питанием. Не забывай о молочном, тебе полезно. Eшь побольше фруктов, – не успокаивалась Ирина.
Но, так как отпускa случались не чаще раза в год и далеко не всегда Толику удавалось уехать одному, то спасали также командировки.
Они были отдушиной, как долгожданные глотки воздуха для аквалангиста, когда тот высовывал трубку изо рта, едва достигнув поверхности, и жадно глотал земной кислород, будто целый год провёл под водой в маске.
Запас воздуха у Толика был уже на исходе. Последная командировка и, соответственно, интрижка оживила его вот уже тринадцать месяцев назад. Толик мучился, ему было очень плохо. И, если бы не предстоящий отпуск, он, может быть, уже наделал бы глупостей, чего делать было никак нельзя. Так как, даже собака избегает гадить в собственном огороде, а приглядывает для этого место подальше от дома.
Солёный воздух свободы пьянил Толика уже пару недель до отъездa.
Он был внимательным мужем, заботливым отцом. И считал часы до своего отлёта. Ему казалось, его не хватит на этот последний вечер, и он с радостью переночевал бы в аэропорту, так как от близости самолётов ему уже стало бы немного легче. Но для ночи в аэропорту не было никакой видимой причины. Оставалось только собраться с силами, ещё раз проверить алгебру у Костика, ещё раз посмотреть с семьёй новости, которые интересовали Толика в данный момент ровно столько, как ответ на вопрос: который сейчас час в Камбодже? И ещё раз полюбить Ирочку. Отказ по очевидной для Толика причине – в целях экономии сил для отпуска – к сожалению, был бы ею не понят.
Вечер тянулся словно резиновый. И если бы Толику указали направление, где находится его гостиница у моря, oн бы тут же прихватил свой чемодан и вышел с твёрдой уверенностью, что ему легче осилить этот долгий путь пешком, чем томиться ожиданием и быть любезным с двумя самыми близкими ему людьми. О существовании которых он уже завтра позволит себе забыть, пусть даже всего лишь на четырнадцать дней.
Аэропорт жил своей привычной жизнью. Встречал и провожал, плевал
свысока своего положения на опоздавших или потерявших свой багаж. На вскрытые не хозяевами чемоданы, на чьи-то слёзы радости или печали, на грубость вежливого персонала, на грабёж средь бела дня, которому просто лень ждать сумерек. На всех и вся, зная, что без него всё равно – никуда. И все они всё равно придут, чтобы улететь или прилететь. Чтобы с кем-то попрощаться или кого-то раз и навсегда встретить.
– Ну всё, Ириша, беги, я позвоню, как смогу, – прощался Анатолий Сергеевич, которому уже стало легче, так как свой самолёт он уже увидел.
– Толик, фрукты! Не забудь есть побольше фруктов! – кричала Ирочка на прощанье, утирая слезу, ей уже было одиноко.
В самолёте кормили гадостью, но Толик уплетал её за обе щеки. А потрясающая Ирочкина курочка вчера даже не лезла в рот. Он уже чувствовал себя свободным. И зная, что вот-вот всплывёт на поверхность и надышится, наконец, вволю, стал рассматривать женский пол с другой, «отпускной» стороны. Как покупатель, который присматривается к товару,