светились, в них было столько добра и благодарности, что у Ивана снова перехватило дыхание.
Он осторожно приблизил губы к ее губам, холодным, с легким привкусом домашних солений. «Любительница фасоли», – вспомнил Иван, как Соня аппетитно уплетала длинные стручки дальневосточного растения. Она приняла его горячие, пахнущие табаком для трубки, губы, стала лизать их, будто стараясь слизнуть горький запах никотина, спокойно впустила его язык внутрь рта и, закрыв глаза, полностью отдалась Ивану.
Он подошел к скамейке, ногой расчистил снег, уселся так, чтобы хоть краем короткой куртки закрыть нижнюю часть спины. Ивану казалось, что он теряет сознание, улетает от чувства, которое рождалось в нем, когда от поцелуев губ переходил к поцелуям ее глаз, щек, пролезал под оренбургский платок и целовал мочки ушей.
Они потеряли счет времени, не помнили, сколько просидели на скамейке. Вернее, сидел на заснеженной скамейке Иван, а Соня покоилась у него на коленях. Прошел милицейский патруль, но, видимо, распознав летную атрибутику на одежде Ивана, даже не остановился. Но этот эпизод все-таки отразился в памяти Ивана, он подумал, что утром ему надо на доклад, и, не куда – нибудь, а в службу главного штурмана Полярной авиации. Предстояла встреча с начальником.
– Сонечка, мне пора в часть…
– Господи, что это я? Да, конечно. Вы… Ты беги, тут рядом, я дойду сама.
Он проводил ее до двери квартиры, они еще с десяток раз прощались, целуясь, крепко обнимаясь, до боли в спине и суставах. Она первая приняла решение, открыла дверь квартиры.
– Мы когда увидимся? – Спросил Иван.
– Хочешь, сразу после спектакля.
– Я могу опоздать, ничего не знаю по завтрашнему дню…
– Я дам тебе телефон. Запоминай. – И назвала московский номер. – Но это не мой. Это моей подруги… Она на гастролях. – Ивану показалось, что Соня покраснела. – А мама не знает… Но это не важно. Я там буду ждать твоего звонка.
И закрыла дверь квартиры, может, даже чуточку поспешнее, чем ожидал летчик.
***
Они не виделись почти два месяца: утренняя встреча Ивана в Полярной авиации закончилась срочным вылетом на дальний аэродром. Непогода накрыла все побережье Северного Ледовитого океана, экипажи, застигнутые врасплох, спали, ели, читали, углубляли теоретические знания в классе или кабине самолета. Конечно, Иван передавал несколько весточек любимой девушке, по которой он так скучал, что ему, порой, бывало страшно ложиться спать. Ночью ворочался, вставал, пил воду, ел шоколад, слушал радио, читал все, что хранила уже «немолодая» библиотека для летного состава.
Прилетели они с Севера на мощнейшем самолете, пробыв в воздухе около 20 часов, когда в Москве зацвела мать-и-мачеха. Соня отдыхала после репетиции, оставалась дома одна, на ней кроме шелкового пеньюара ничего не было. Она сказала только одну фразу: «Я не могу без тебя… Я так люблю, что не могу дышать без тебя». И в самом конце этого безумия, длящегося более двух часов, она тихо произнесла: «Боже мой, как я сегодня буду танцевать».
Танцевала